"Бо́льшая, или, по крайней мере, значительная часть философского дискурса – это производство когнитивно неуправляемых положений, возникающих из коммуникации когнитивно неуправляемых позиций." - это из статье по ссылке.
Значительная часть философских проблем, в том числе возведённых в ранг фундаментальных - это издержки [когнитивного] синтаксиса. При поверхностном взгляде, кажется, что это издержки метода, но методологически изыски не помогают. Попытка отрелефксировать философский метод средствами философского метода (или другого метода на синтаксисе той же мощности) порождает рекурсии, это закон необходимого разнообразия. Такие проблемы не решаются методологической рефлексией, т.к. философская методология не обладает достаточно мощным концептуальным аппаратом для того, чтобы деконструировать свой концептуальный аппарат. При все наличной вакханалии толерантности и внимания к "Иному", есть большие сложности с тем, чтобы невытесняющим образом работать с плюрализмом на уровне мировоззренческих оснований, что необходимо, как упражнение для последующего построения и удержания позиции за рамками текущего синтаксиса, и с альтернативным синтаксисом. Технологии "критического" или "системного" мышлений - это машины по переработки местного бардака в сколь-нибудь дисциплинированные и отнормированные структуры в рамках синтаксиса. И сколь-нибудь далеко за пределы его не уводят, хотя такая дисциплинированность и помогает в переформулировании или даже денонсации этих самых синтаксически-завязанных проблем, пока это не упирается в какую-то контрольную точку.
Вобщем, имея соответствующий инструментарий и немного поупражнявшись в риторике, можно попробовать устроить шоу "решение философских проблем со скоростью 1 мега-проблема за 3 минуты", с предъявлением генетической схемы проблемы, указанием на косяки и предложением успокоительного. Ибо, т.к. проблемы, как сказано, с большего синтаксические, всё, что можно с ними сделать - это сдать в архив, к томам споров о богочеловечности Христа, исследованием по иерархиям архангелов и пр.
Кто-нибудь хотел бы такого перформанса?

Комментарии
Логика и нотация в предельных темах философии
1
Доброкачественные философы стараются использовать логику для построения связных изложений. Но, на мой взгляд, очевидно, что даже интенсивное, последовательное и систематическое применение логического аппарата не только не решает философских проблем, но и нечасто производит сколь-нибудь устойчивые и неопровержимые, и в то же время пригодные для широкого употребления конструкции. Речь, повторю, идёт в первую очередь о логике в философии, особенно в предельных её топиках, таких как философия сознания или теории, обращённые на концептуализацию процессов в сложных и/или глобальных социумах. Математическая логика вряд ли может избежать тех же проблем под своим соусом, но мне, как неспециалисту именно в матлогике, сложно здесь разбирать детали и тем более, рассуждать формально.
Если попробовать очертить указанную проблему в одно положение, то следует указать несоответствие между собой трёх величин, инструмента, актора и материала:
- Мощность формального аппарата связывания понятий;
- Мощность интеллектуального аппарата, использующего формальный в целесообразной практике;
- Мощность связности целевой предметной области.
«Мощность» тут — некоторая норма, позволяющая свести на одну шкалу способности актора к действию, инструмента к передаче действия на материал, и материала — к сопротивлению данному действию. Хотя, правильнее сказать, материал просто работает по своему плану, а актор с помощью инструмента призван понять эту работу и переконфигурировать её в соответствии со своими целями.
«Несоответствие» — это констатация ошибки действия, т.е. фиксация того факта, что применение актором инструмента не соответствует некоторым ожиданиям. А точнее — целям. Для философии такими целями можно назвать внятное понимание и внятная концептуальная и онтологичная картина происходящего в мире, обществе и человеке, что должно реализовываться в технологичных прыжках, эффективной социальной организации и прогрессу в самопознании и саморазвитии. Вряд ли кто-то будет спорить, что современная философия слабо способна предложить здесь что-то существенное, сравнимое с масштабом переживаемого нами цивилизационного кризиса.
2
Говоря о логике, данное выше положение можно специализировать так: имеющийся логический аппарат плохо помогает интеллекту справляться со сложностью стоящих перед современным человеком задач. Логика не самостоятельна здесь, и служит инструментальной опорой для частных предметных методологий и онтологий, которые и определяют происходящее в конкретных локусах, но именно в силу своей широкой применяемости, именно логические основания определяют их форму и качества, со всеми вытекающими.
Причём, речь идёт даже не о старой доброй аристотелевой логике, которая была и останется пригодной и востребованной в редукционистском быту, а о добром десятке новых логик, которые появились в последние сто лет. Худо-бедно управлять аксиоматическим основанием научились достаточно давно, как и конструировать логику под задачу, но это не слишком спасает. По видимому, дело в неких единых метаоснованиях, определяющих конус вариаций и траектории развития теорий. Со своей позиции могу констатировать следующие целевые ограничения, те, что проистекают из наиболее общих её целей:
- Ориентированность на нахождение непротиворечивости и связности.
Речь может идти о дискурсе, семантическом поле, семиозисе – любой рефлексивной среде, где есть аналитически разнесённые позиции, требующие корректного синтетического связывания. - Ориентированность на нахождение «истины».
Даже при том, что в последнее столетие понятие истины приобрело многоаспектность, различные модусы, сама ориентация неизменна.
В свете определения логики, это может показаться парадоксальным, но именно эти фундаментальные задачи и являются для неё основным ограничителем. Пространство культурно обозреваемого мира, с которым приходится иметь дело сейчас — это многомерное и (в пределе) полносвязное пространство, когда всё влияет на всё. Секулярные этнические реальности могли обойтись и без этого, но глобальные мы уже не можем себе этого позволить.
В такой ситуации, говорить о «непротиворечивости» одновременно с «истинностью» логического построения – уже значит вступать в [логическое] противоречие. Проблема может быть схвачена в кибернетическом ракурсе следующим образом: разнообразие (и позиций, и связей) в любом логичном построении значительно меньше, чем разнообразие реферируемого аспекта мира. Это положение отсылает к закону необходимого разнообразия Эшби, который здесь сказал бы, что устойчивое понимание в ситуации такого соотношения разнообразий невозможно.
Можно было бы заявить, что «связность» пропозиции и её «истинность» подчиняются некоему логическому аналогу принципа неопределённости Гейзенберга или принципа дополнительности Бора (т.е. либо мы имеем связную пропозицию, либо истинную, но ни то и другое сразу), если бы не сомнительность обеих этих понятий в их неквалифицированном, ненормированном понимании, что врозь, что вместе.
3
Однако, данные проблемы, насколько я могу видеть, в том или ином виде ещё адресуются научным сообществом. Расширение рубрикации и реестра аксиоматик логики – это работа по увеличению разнообразия нормативных позиций и связей. Аристотелева логика здесь, по-видимому, имеет наименьшее разнообразие и наименьшую гибкость. Понятие «истины» является истоптанным полем, с уже немалым разнообразием модусов: априорная, необходимая, феноменологическая, эмпирическая… Это позволило наукам развиться туда, где они есть сейчас, и продолжать пытаться двигаться за предел. Но следует указать другой список проблем, которые учёным сообществом, по-видимому, осознаются слабо, и лежат вдалеке от истоптанных тем. Хотя скорее не «вдалеке», а совсем рядом, но над головой, куда не заглядывают. Это – проблемы когнитивной организации, и таковыми являются, как минимум:
1. Качество управления когнитивной конфигурацией исследовательской позиции не адекватно задачам.
Рефлексия метода или аксиоматизация – это частные практики такого управления, но в данном случае речь идёт о более тонких моментах. Нильс Бор сто лет назад произнёс фразу, которую можно поставить в эпиграф веку: «весь способ описания, характерный для классической физики (включая теорию относительности), остаётся применимым лишь до тех пор, пока все входящие в описание величины размерности действия велики по сравнению с квантом действия Планка. Если это условие не выполняется, как это имеет место в области явлений атомной физики, то вступают в силу закономерности особого рода, которые не могут быть включены в рамки причинного описания…» Традиционные практики такого управления на предельных задачах ведут себя, как градусник в субмолекулярной среде: всё ещё пытается измерить температуру в комнате, когда сам прибор уже распался на кристаллические решётки и кванты излучения. Можно пытаться построить «градусник на кварках», но предпочтительным кажется отказаться от попыток затащить супервентное понятие температуры в межатомный вакуум, где оно неприменимо.
Но философы упорно стремятся затолкать, например, понятие «истины» в том или ином виде в пространство между нейронами или растянуть этот транспарант между галактиками. Оно трескается и лопается, ибо место ему только в небольшом мирке вокруг хомо сапиенса, озабоченного пропитанием и воспроизводством. Как только практика выходит на другие масштабы, начинаются проблемы, которые становятся вопиющими на некотором пределе.
Разговоры о кризисе науки повсеместны, но внимание более привлекают методологические аспекты («плохо ищем, потому и истины нет»), чем телеологические («а то ли мы ищем, раз за тысячу лет не нашли?»).
2. Потеря управления когнитивной позицией даже внутри отдельного положения, микротеории, не говоря уже о более крупных формах.
Здесь неспособность логики что-то исправить и чем-то помочь можно заметить наиболее явно. Часто вижу, как логически верное положение «непротиворечиво связывает» понятия, сконфигурированные из разных когнитивных позиций. (Разбор конкретных примеров, увы, был бы слишком утомительным в рамках статьи, к тому же, требует развёртывания особой истолковательной позиции, что представляет собой отдельную сложность.) Переходы между позициями, масштабные и топологические, изменяют или вовсе разрушают глубинную семантику термов, незаметно для автора. Но контекст изложения предполагает иллюзию однородности и цельности дискурса.
Когда же когнитивные ошибки связывания накапливаются и выходят на теоретическую и логическую поверхность, вводится некоторое положение, призванное как-то сгладить очевидный разлом. Буквальный пример «заклеивания» можно взять из доказательства гипотезы Пуанкаре: «При подходе к сингулярности поток останавливают и производят «хирургию» — выбрасывают малую связную компоненту или вырезают «шею» (то есть, вложенное (0,1) х S2), а полученные две дырки заклеивают двумя шарами так, что метрика полученного многообразия становится достаточно гладкой — после чего продолжают деформацию.»«Остановка потока» и «заклеивание дырки шарами» – это видимо, обычные математические операции. Всё бы хорошо, если бы логичное «заклеивание» имело формальный статус операции, как имеют конъюнкция или транспонирование, имеющие логическоепредставление. Хотя, возможно, я плохо осведомлён.
В общем, можно сделать претенциозное, но увы, небезпочвенное утверждение, что бо́льшая, или, по крайней мере, значительная часть философского дискурса – это производство когнитивно неуправляемых положений, возникающих из коммуникации когнитивно неуправляемых позиций. При чём, как указывалось раньше, эти позиции могут сосуществовать не только интерсубъективно, но и внутри мыслящего индивидуума – с соответствующими последствиями для личности и общества.
Но тут следует сделать два замечания. Первое состоит в том, что данное положение всё же больше относится именно к философам и прочим вольно-абстрактным теоретикам. Все, кто работают в более формализованных областях, не вполне, но значимо избавлены от этой проблемы. Прикладная инженерия же обладает хорошей степенью иммунитета от таких болезней: потеря управления там оборачивается очевидными проблемами или катастрофами. У инженеров хороший учитель: Природа занимается проверкой теоретических выкладок, и затрещины за нерадивость очень быстры и доходчивы. Чего недостаёт философствующим: при всём желании соответствовать, Природе сложно добраться до содержимого их интеллекта, а вывести это содержимое ближе к Природе интеллектуалы могут чрезвычайно редко.
Второе замечание состоит в том, что данное положение есть в меньшей степени упрёк сообществу или кому-то конкретно. Это общая проблема и вызов времени, вызов, который ещё не вполне осознан. Упрёком может служить лишь желание сделать карьеру и имя «в тылу», внутри избитых проблематик и методов, находясь в тёплой ипостаси «защитника научности», который, не слезая с кресла, препарирует блуждающих в тёмном космосе «маргиналов».
3. Отсутствие масштабного норматива, высокой целесообразности, которая бы могла работать как неформальный модератор и организатор философского дискурса.
Точнее говоря, такой норматив есть, и их было несколько. Из ряда можно упомянуть теологический (благочестивость, конформность суждения по отношению к религиозной доктрине) и научность (соответствие критериям научности). Что будет с научностью в мультипарадигмальной среде можно проследить по тому, что стало с религиозным догматизмом в мультикультурной среде. Различные религии сформировали пересекающиеся области лояльности, с небольшим фанатичным ядром и широкой периферией, которая если не отбрасывает такую форму сознания совсем, то относится к ней, как к некоторому ритуальному культурному институту с особым статусом, но не как к абсолютному регулятору.
Возвращаясь опять к наиболее рельефной топике: «поиск истины», как вариант такой высокой целесообразности, уже дискредитировал себя. У этой дискредитации есть несколько измерений, где проекции «истины» имеют различные траектории (этнокультурное, инженерно-прикладное, эпистемологическое…). Можно видеть более быструю деградацию релевантности теологической истины по сравнению с инженерно-прикладной, но лучше обратить внимание не на проекции, а на само падающее «тело» – метаконцепцию, которая, как якорь, держит даже конструктивистов, которые вроде бы должны были освободиться.
4
Логика или логики служат инструментальным обеспечением реализации и теологического и научного норматива. И в этом смысле, потеря адекватности затрагивает и цель, и средства одновременно. Логика может обеспечить демаркацию правоверного или научного, но это уже не имеет смысла. Когда же логика не может обеспечить даже этого, смысл теряется ещё больше.
В дополнение к указанным выше проблемам, укажу видимые структурно-функциональные и нотационные проблемы логики.
1. Построение линейно или окололинейно.
Терм в рамках пропозиции, формулы, вершина графа может иметь две-три связи; общее количество растёт незначительно в рамках модели, и данный рост часто сопровождается потерей контроля за связностью.
B ∩ ((B U A)→C)
Как вместить в пропозицию и нотацию более многосвязный терм, или ситуацию, где импликация не просто множественна, что можно ещё записать в каком-то виде, вроде (B V A)→Ci, а сама семантика стрелки варьируется внутри импликации? Очевидные варианты решения есть, все без большой перспективы в развитии. И это ещё не самое сложное требование.
Представляется, что без повышения способности и порядка нотации, описание тех же рефлексивных процессов не выйдет за рамки тривиальных причинно-следственных цепей или простых структур. (Что можно наблюдать в работах В.Лефевра.) Каузальность, какую можно исчислять и понимать таким способом – самая простая.
2. Квалификация, атрибуция, индексация терма ограничена структурой представления.
Повышение связности внутри линейной модели производят атрибутами и индексами, которые вносят в отдельную формулу дополнительную семантику. Терм обвешивают ими со всех возможных сторон, и вот примерный максимум того количества атрибутов, которые могут быть вовлечены в отдельную нотацию, без значительной потери ясности:
Итого, 6 позиций в нотации, которые могут атрибутировать 6 типов отношений, квантификаторов или квалификаторов. Чтобы формула была human-readable, вряд ли стоит использовать единовременно более 2х-3х. Описательная мощность формулы в таком разрезе мизерна по отношению к сложности среды и уже близка к пределу по отношению к человеческой способности воспринимать.
3. Разнообразие термов и отношений ограничено лингвистической структурой.
Можно наблюдать, как в работах по философии сознания исследователи упираются в отсутствие нужного им, концептуально зримого, но лингвистически не представленного понятия. Т.е. подходящей и уникально именованной категории; собственно terminus, концептуальных рамок, снабжённых меткой. Отсюда берутся формулы вида «утверждение представимо-1» и «утверждение представимо-2» (Д.Чалмерс, «Сознающий ум», стр. 97). И дело тут не в нежелании автора подставить некий специализирующий квалификатор («nn-ское представление» и «mm-ское представление»), а в том, что таких квалификаторов, с которыми можно удобно работать и которые бы были сколь-нибудь широкоизвестными, нет. Чалмерс индексирует «представимость» в соответствии с «первичным и вторичным интенсионалом», для иллюстрации ряда своих выкладок, но конструировать концептуальный дискриминант только для целей данной главы – это накладно и скорее нетрадиционно, поэтому он ограничился компромиссным численным индексом.
Одна из проблем здесь в том, что активная работа в теории сознания – это работа, в том числе с уровнями сознания, которые собственно и генерируют концепты. «Концептуализация концептуализатора» – это, опять же, деятельность, требующая определённого разнообразия позиций и связей в мышлении и нотации, чтобы отражение концептуализирующего сознания на те концепты, которые оно само производит, хоть сколь-нибудь имело смысл и адекватность для самопонимания.
Конструирование термов в такой ситуации становится регулярным занятием, их нужно строгать десятками, с разным сроком жизни, вплоть до одностраничного – если мы хотим чем-то управлять и что-то объяснять в теории сознания. А пока же философия пользуется монументальными понятиями и категориями, и введение чего-то нового в данный ряд – это огромная институциональная и когнитивная проблема. Слов мало, все они сильно семантически повязаны; введение нового термина, аспекта, семантики – почти религиозный шок для общественности. Увы, с таким походом теория сознания далеко не продвинется. Это как если бы для введения новой алгебраической переменной Z в ряд с X и Y требовалось бы разрешение Академии Наук.
Введение некоторой плоскости абстракции, где можно было бы работать с категориями без учёта семантик, вроде бы должно облегчить эту боль. Теория категорий и теория множеств делают шаги в этом направлении, но, на мой взгляд, натыкаются на те же самые проблемы, рекурсивно. Сложность в том, что для того, чтобы выйти за рамки терминологических и категориальных ограничений, по-хорошему, нужно выйти за рамки использования терминов и категорий, а не просто нарастить уровень абстракции. То бишь, как советуют духовные искатели, «остановить внутренний диалог» – прекратить генерировать и следовать языковым семантикам. Сильноформализованные дисциплины вроде математической логики и теории категорий были бы хорошей попыткой остановить поток слов, если бы не назойливое присутствие самих учёных, всё ещё постоянно пытающихся разговаривать о категориях. Развитие теорий происходит всё ещё с погружённостью в язык, который а) неустранимо узок и б) неуправляем из традиционных и легитимных в науке когнитивных позиций.
Так же нотация (формулы, графы, матрицы) – это, как уже указывалось, одна из тех волчьих ям, откуда выбраться будет не так-то просто.
5
Что может изменить положение? Осмелюсь кратко очертить своё видение.
Глобальная проблема предполагает глобальное решение, даже если оно будет реализовано в отдельно взятом городе N. Если мы принимаем утверждение, что нужно что-то менять на фундаментальном уровне, то мы подразумеваем эволюцию. Эволюция научной парадигмы влечёт за собой эволюции и институтов знания, и научных учреждений и социума, которые всё это поддерживает и этим пользуется. Всё слишком связано. Но я коснусь только двух моментов, связанных напрямую с логикой и нотацией, затрагивающих указанное в первых абзацах статьи «несоответствие инструмента, актора и материала».
1. Активное использование новых типов экзокортекса.
«Экзокортекс» — это название для всех материальных средств, где человек может развернуть мышление. Это инструмент мышления, помогающий мыслящему актору. Карандаш и лист бумаги – это самый простой экзокортекс, доступный в разных вариациях уже сотни тысяч лет. Сейчас мы можем разворачивать некоторые процессы сознания на [почти] автономных [почти] когнитивных агентах, вроде систем искусственного интеллекта, и автоматизируем некоторые рутинные операции массивными базами знаний, но поддержка концептуального мышления всё ещё нуждается в карандаше и бумаге.
Наивно думать, что цифровые аналоги карандаша что-то исправят. Системы визуального моделирования упрощают рутину, системы онтологического моделирования позволяют что-то формализовать и позволить формализациям проще и быстрее эволюционировать в среде специалистов. UML-моделер или .15926-редактор, и прочие аналогичного рода продукты позволяют работать с десятками нотаций и онтологий, что может сильно помочь в прикладном аспекте. Но при всех усилиях, развитие проекта сверх некоторых масштабных рамок любую онтологизацию и формализацию доведёт до стадии когнитивной и организационной неуправляемости, чему есть масса примеров. (Либо это станет чрезвычайно дорогим.)
Для инженерии важен не сам факт наличия такой границы, а удержание этой когнитивной неуправляемости в рамках, когда когнитивная ошибка всё ещё приводят к приемлемому уровню социотехнической ошибки. Но концептуальная работа в предельных областях не имеет возможности быстро и напрямую определить «социотехническую ошибку»: например, работа с мировоззрением – это опыты даже не на живых людях, а на поколениях.
Для моделирования процессов такой сложности требуется другой экзокортекс, другая научная или метанаучная парадигма и столь же тесная интеграция одного с другим. Как сейчас «научная работа» связана с написанием текстов и построением таблиц и графиков. Это не банальная «компьютеризация» научной работы, это совершенно иного рода процесс.
Человек однажды вынес из «эндокортекса» своё линейное понимание – в виде текста, рядов, плоскостей, таблиц и графов – на материальный носитель, «экзокортекс». Потом эти видимые и наглядные образы, помогающие мыслить, в свою очередь сформировали когнитивные и формальные ограничения. «Научная работа», как процесс и как артефакт требуют присутствия всего этого. Произошло сращивание эндо- и экзо-, взаимодополняющее и взаимноограничивающее. (Социум, кстати, так же является особого рода экзокортексом, но об этом говорить здесь не будем.)
Сейчас, когда эти ограничения уже причиняют большие проблемы, требуется разорвать или ослабить эту взаимоопределённость, сконструировав новую пару для нашего сознания на следующие несколько веков. Очевидно, это будут метало-кремниевые устройства, хотя hardware не играет главной роли. Программное обеспечение, которое будет организовано в симметрии с некоторой компетенцией сознания – вот ключ к новым рывкам в постижении.
Такую систему с трудом можно определить как «компьютер», или, по-русски, «счёты». Это должна быть особая ступень развития техники и обеспечивающих отраслей науки и инженерии. Такая когноинженерная система будет способна работать с пространствами большой размерности и большой связности – как это может себе позволить наше сознание, но при этом не терять цельности при смещении фокуса, что характерно для человека, чья «оперативная память» невелика по сравнению с объёмами информации, требующей внимания.
2. Новые логические и нелогические типы мышления.
Если оставить «логику» в границах «поиска истины» и «поддержания связности», то нелогические типы мышления должны заниматься чем-то другим, при этом управлять «истиной» и «связностью» из метапозиции с, по меньшей мере, особой логикой. Здесь будет уместно упомянуть работу С.Дацюка по созданию «онтологики» – логики контрарефлексивного, онтологического, виртуального мышления (работы «Теория Виртуальности», «Горизонты конструктивизма»). «Виртуальная онтология логики» полагается конструктивистским инструментом, и автор стремиться технологизировать некоторые когнитивные процессы, такие как апперцепция, и технологично описать конструирование тех или иных концепций и эпистемологических объектов. Но, представляется, что для достаточно тесной интеграции с экзокортексом требуется технологизация более фундаментальная.
Здесь опять уместно будет вспомнить, как карандаш и бумага отформатировали сознание человека. Как, например, все мы пользуемся таблицей умножения или числовой прямой, линией с насечками, для умственных построений и исчислений. Я уверен, что организующая сила, которая определит новый жизнеспособный симбиоз «кортексов» — это обратная проекция программно-инженерных практик на теорию сознания. Как и на всю философскую сферу, на социологию, политику и психологию. Ибо, как было уже упомянуто, социум, как организованность – это так же особая проекция процессов сознания, не говоря уже о других упомянутых областях человеческого [взаимо]действия.
Программирование было «логичным» на заре своего появления, и программисты выходили из математиков только во времена, когда программа равнялась алгоритму. Считать программирование некоей логически формализуемой дисциплиной можно только находясь далеко от понимания этой реальности. Но более того, современные интеллектуальные информационные системы так же относятся к программированию, как современный автомобиль к слесарному мастерству закручивания гаек. Создание любого нетривиального программного обеспечения обязательно вовлекает и онтологическое, и нетривиальное процессное конструирование. Приёмы логики здесь имеют силу только в масштабе «закрученной гайки», т.е. в узкой локальности некоторых объектов-процессов, в срезе архитектурной модели или методе класса.
Обеспечение непротиворечивости и связности развитого кода и поведения систем с помощью логики невозможно, вместо этого используются совершенно другие подходы и инструменты, известные каждому программисту, но онтологический характер и влияние которых на когнитивный космос ещё нисколь не осознанные.
6
Глядя на общую картину, как назревших проблем, так и разнообразного ресурса, ждущего своего применения, можно сказать, что мы, несомненно, стоим на пороге, когда эта газовоздушная смесь полыхнёт от одной икры.
Всё слишком близко, все слишком близко. Проблемы назрели повсеместно, и имеют, в общем-то, один корень. Из-за этого, решение, если оно будет найдено, достаточно быстро перевернёт все области человеческой деятельности. Глобализация и иннервирование всего и вся информационными технологиями помогут этому. Время безжалостно, и потому ригидные научные институты и замшелые когнитивные позиции обречены на место в археологическом музее, как бы кому-то не хотелось думать о «преемственности», и о том, что в будущем «найдётся место».
Возможно, такие прогнозы отдают радикализмом, и потому стоит уточнить, что социальное пространство у этих радикальных изменений будет совсем не глобальное и тотальное. Ведь, несмотря на все модерновые рывки и постиндустриальные надломы, до сих пор на планете остаются общества, которым удобно верить в очевидность вращения Солнца вокруг Земли, чудо непорочного зачатия или абсолютный приоритет либеральных ценностей. Такие социумы в каком-то виде и состоянии, по-видимому, останутся и в будущем, и возможно потребуют опеки в своих культурных заповедниках со стороны более развитых социальных систем.
Причиной помещения социофилософской главы в тему о логике и нотации – это как раз указание на общую связность, её перформатив. Сомнительно, что внедрение новых организаций мышления оставит общество нетронутым, а эволюция общества оставит академичность на привычном месте. Полносвязность – это когда каждая мышь может изменять Вселенную в соответствии со своей массой и импульсом, так же, как звёзды и планеты. Поэтому, современность даёт шанс каждому.
Весьма дельные и ценные рассуждения.
Можно было бы даже немного расширить этот дискурс, и говорить о «самосозидании» вообще (и как процессе, и как результате), а не только о каких-то новых методах поведения, по привычке и аналогии ассоциируемого с поисками истины.
Кстати говоря, мне кажется, здесь действительно ключевую роль играет процессуальность. То есть пресловутые (модерновые) универсалистские, линейные модели познания и поведения допускали фиксацию на твёрдом носителе, и это была одна культура (культура «данности», «истины» и т.п.). А сегодня разного рода нелинейности выходят на первый план, и в результате имеем нужду в некоем интерактиве. Хотя, конечно, это процесс с обратной связью, и чем больше интерактива, тем больше и нелинейностей.
Единственная проблема, которую я здесь вижу и ощущаю, — это что с увеличением «вовлечённости» на сегодняшний день уровень рефлексии и познавательный потенциал как будто бы падает (сидение в интернете и т.п.), а не повышается. То есть пока что это скорее отрава, чем снадобье. Хотя, конечно, может, эта моя мерка тоже уже устарела.
Может, просто у нас ещё не выработался «генетический код» в смысле сознания, и мы репродуцируем всякую дрянь вроде мемов и рекламных баннеров? Или это не дрянь, а нечто вроде воплей пещерного человека, ещё до зарождения языка, некий этап, который просто нужно пройти.
Когитер, поименуйте прогнозируемую Вами когноинженерную систему — когитер.
Играя на различении компьютера и когнитера, было бы интересно рассмотреть ожидаемый феномен квантовых машин.