Дневник об уходящей из-под ног почве. Записи 20-26 февраля
С ЭТОЙ НЕДЕЛИ АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ НАЧИНАЕТ ВЕСТИ НА КОЛЬТЕ ФИЛОСОФСКИЙ ДНЕВНИК. ЗАПИСИ ПРОШЛОЙ НЕДЕЛИ ПРО ОДНО: ЧТО ДЕЛАТЬ С НОВЫМ «ВОССТАНИЕМ МАСС», НОВЫМ ВЫЗОВОМ РАЦИОНАЛЬНОМУ?
© Colta.ru
Никого ни в чем не убедишь. Никакими «фактами». С тех пор как объявили эпоху post-truth, часть изданий стала писать: у нас тут truth, мы знаем, что такое факты, мы верны фактичности. Но уже ситуация двух-трехлетней давности в Германии, когда началась полемика вокруг ПЕГИДА и AfD («Альтернатива для Германии», правоконсервативная партия. — Ред.), показала, что никакая рациональная аргументация, никакой «антимиф» не действуют. Потому что тут ведь дело не в фактах, а в «когнитивной матрице». Любая попытка респектабельной газеты описать проблему, опираясь на факты, сразу отторгается. Если нечего возразить, дается оценка в целом — «люгенпрессе» (Lügenpresse, «лживая пресса» — немецкий политический термин, переживший в Германии свой ренессанс в последние годы. — Ред.). Вся пресса врет, скрывает правду. Сейчас пошли американские исследования об этом феномене когнитивного фильтра. Психологи пишут, что попытки разоблачения фейков только усиливают мифологизацию.
* * *
И главное: не в фейках же дело. Хотя буквально за год проблема фейка стала центральной. Обсуждают, как блокировать продвижение фейк-новостей в сетях. Но приводят единичные случаи откровенной дезинформации. Между тем возьмем в качестве примера заявление писателя П. о том, что он борется не с украинским народом, а с фашистской властью в Киеве. Тут нет никакой фейк-новости. Это некоторая идеологическая схема, когнитивная матрица. При этом само заявление гораздо более действенно, чем фейк, поскольку прямо призывает к мобилизации. Можно спросить писателя П. и его сторонников: «Как, фашисты в Киеве?! Получается, что мировые лидеры демократических государств встречаются с лидером фашистов Порошенко? Мы думали раньше, что фашисты — это Тягнибок, но они проиграли выборы, об этом все писали. А власть в Киеве, может быть, и плохая, но там парламентская республика, и у власти явно либерально-демократические центристы». И что? На кого-то подействует это очевидное возражение? Нет. Вместо этого сторонники писателя П. и пенсионеры из КПРФ закричат: «Так фашисты и Вашингтоне, они и поддерживают фашистов в Киеве».
Попытки разоблачения фейков только усиливают мифологизацию.
* * *
Когда студенты учат Хабермаса, то им невольно кажется, что на Западе, внутри старых демократий, публичная сфера и консенсус — это онтология, то есть «само социальное бытие так устроено». И мы в России тоже временами бываем охвачены этими онтологическими иллюзиями. Но действительно именно в такие моменты, как сегодня, остро понимаешь, насколько хрупок политический консенсус. И он — буквально чудом — поддерживается два-три десятилетия. А потом начинает подвергаться испытаниям, ревизии, атаке. И встает вопрос: а за счет чего этот консенсус существует? Хабермас создал очень яркую и убедительную картину «нормативности» для послевоенной немецкой политической рациональности. Это описание стало влиятельным для всего мира. Но пришел Бэннон, и — один щелчок пальцами — и вся рациональность консенсуса демонтируется. Человек просто с ухмылкой говорит: господство этого «истеблишмента» должно быть разрушено. И это буквально как «люгенпрессе» в Германии. Мгновенно происходит переворачивание всей тематики критики медиа, политических решений — из регистра консенсуса и публичной сферы в совершенно другой. Речь идет уже не о том, чтобы заново поставить ту или иную проблему, а о том, чтобы обвинить все верхи, противопоставить им всем какую-нибудь Сару Вагенкнехт в качестве «единственного слова правды».
* * *
В Германии был известный исторический опыт опрокидывания политического центра и прихода к власти популистов, и он кончился катастрофой. Поэтому после войны трем поколениям общественных деятелей и политиков вообще не приходилось объяснять друг другу цену парламентской коалиционной политики и того, что такое «пространство консенсуса». И что это значит, как сказал Шойбле, что «полемика не должна вестись ниже допустимого уровня». Но этот опыт был не у всех. К тому же всякий опыт имеет свойство выветриваться. И никакая система гражданского просвещения — даже такая мощная, как немецкая, — не может побороть волну «новой мифологии». Ни в какой «онтологии» этот консенсус не укоренен. Невозможно и апеллировать к «ценностям». Точнее, вы можете апеллировать к ценностям, но вам скажут, что вы сами им не следуете, вы их искажаете.
В такие моменты, как сегодня, остро понимаешь, насколько хрупок политический консенсус. Он чудом поддерживается два-три десятилетия. А потом начинает подвергаться атаке. И встает вопрос: а за счет чего этот консенсус существует?
* * *
Здесь возник очень сложный узел. На одном уровне люди, которые обвиняют Меркель или американских демократов в том, что те изменили западным ценностям, попирают свободу и достоинство человека, — это зачастую просто республиканцы по взглядам. Они не стремятся к разгрому истеблишмента в целом, а лишь критикуют политические тенденции последнего 30-летия. Они системны и хотят «коррекции курса» в пользу большего индивидуализма, большей защищенности домохозяйств, большей защиты прав локальных сообществ и т.д.
Но на другом уровне к их риторике примыкают толпы совершенно сумасшедших людей, которые уверены в глобальном заговоре Запада против человечества. Эти люди находились за пределами политического поля вообще. Они просто сидели дома и 10—20 лет читали в интернете длинные статьи про Милошевича, Ирак, про то, что американская разведка сама нанесла удар по Манхэттену и разрушила две башни. И потоки статей о том, как корпорации манипулируют всем вообще. Эти люди вовсе не считают, что вполне разумная и ответственная политика немецкого истеблишмента в последние 20 лет имеет какие-то изъяны, которые надо обсудить и добиться коррекции курса в рамках консенсуса. Нет! Они убеждены в том, что все делается злонамеренно. Имеется заговор «глобальных элит», и их собственное национальное правительство — лишь часть этого заговора. И эту когнитивную матрицу невозможно ничем опровергнуть. Любой рассказ о реальной политической послевоенной истории отдельной страны или мира просто падает, как топор в колодец.
И в какой-то момент побеждает «худший сценарий». Умеренные республиканцы уже не могут возразить голосу толпы. Им приходится просто «адаптироваться» к победившему мифу. Можно поверить в то, что Альберт Шпеер не был антисемитом (в отличие от Хайдеггера, например): он очень ярко в своих тюремных дневниках показывает, что он просто «брал за скобки» антисемитскую риторику Гитлера, считая, что это «какая-то его личная особенность», элемент политической стилистики, не имеющий реальной проекции. И Шпеер «адаптировался».
В какой-то момент побеждает «худший сценарий». Умеренные республиканцы уже не могут возразить голосу толпы. Им приходится «адаптироваться» к победившему мифу. А при такой «адаптации» побеждает не коррекция «кризиса парламентской демократии». Побеждает мрак.
А Хайдеггер был антисемитом, но ему не хватало в национал-социализме философской завершенности, он горевал, что нацисты смотрят на философов как на «попутчиков», — и он «адаптировался» иначе, чем Шпеер. А при такой «адаптации» побеждает вовсе не республиканская коррекция «кризиса парламентской демократии». Побеждает мрак.
Капкан, в котором не просто погибли миллионы, а под сомнение был поставлен весь путь Запада, всей цивилизации.
* * *
Уже ясно, что невозможно противостоять когнитивной матрице Бэннона и AfD, просто апеллируя к Декларации 1948 года или к «европейским ценностям вообще». То есть призывая людей «усовеститься» и самостоятельно вернуться к тому, что преподавали в школе после Второй мировой войны. И людей нельзя отослать к перечитыванию Хабермаса простым жестом «вот!». Теперь, чтобы выжить перед лицом нового «восстания масс», придется очень большим усилием заново концептуализировать ценность того, что «имеет ценность».
