Борис Стругацкий: «Самая опасная наша болезнь — нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия»

Борис Стругацкий: «Самая опасная наша болезнь — нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия»

от Евгений Волков -
Количество ответов: 0

Борис Стругацкий: «Самая опасная наша болезнь — нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия»

http://izbrannoe.com/news/mysli/boris-strugatskiy-samaya-opasnaya-nasha-bolezn-nezhelanie-svobody-strakh-svobody-svobodofobiya//
 
 32140
Борис Стругацкий: «Самая опасная наша болезнь – нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия»

Мысли разных лет Бориса Натановича Стругацкого — о менталитете общества, духовном рабстве, тоталитаризме, нацизме и ксенофобии...

1992 год

— Мне кажется, нет никаких оснований говорить, что мы так уж много предвидели. Действительно, два, может быть, — три серьезных исторических события нам предсказать удалось, но не больше. Я вот только что перечитал «Отягощенные злом». Действие этой повести мы перенесли на 40 лет вперед, в начало 30-х годов XXI века. Писалось все это в 86–87-м годах. Замечательно: у нас там есть ГОРКОМ! У нас там фигурирует «ПЕРВЫЙ» этого горкома! Хотя я с некоторым удовлетворением отметил, что при этом в повести не сказано, горком какой именно партии имеется в виду. Совершенно не исключено, что это — горком какой-нибудь Демократической Партии Радикальных Реформ, например, или что-нибудь в этом же роде. А может быть, и опять Коммунистической партии... Ведь настроение у людей настолько черное, все и всем настолько недовольны... и демократы наши оказались настолько беспомощны у кормила власти... а демагоги наши красно-коричневые обещают так много, так быстро и ведь совсем задаром... И я подумал: вот это вот — тот самый случай, когда лучше уж оказаться плохим пророком, чем хорошим...

 

Можно только поражаться, насколько все на свете правые — имперцы, националисты, ультрапатриоты, называйте их как хотите, — насколько все они похожи друг на друга, будь то Германия, Россия или Франция, девятнадцатый век, начало двадцатого, конец двадцатого... Обязательно: милитаризация, мундиры, сапоги, значки, лычки, страстное желание принять стойку «смирно» и поставить в эту стойку окружающих; агрессивность, прямо-таки клокочущая ненависть по любому поводу, истеричность — до визга, до пены на губах; и патологическая лживость, и полное отсутствие чувства юмора, и полное отсутствие элементарного благородства в речах и поступках, и, конечно же, — антисемитизм, слепой, запредельный, зоологический... Здесь — сходство полное и угнетающее...

intervyu-Boris-Strugatsky_1.jpg

1994 год

— Главный источник наших неприятностей — тот перезрело-феодальный менталитет, который характерен для общества в целом. Нежелание и неумение ЗАРАБАТЫВАТЬ. Истовая готовность обменять индивидуальную свободу действий на маленький (пусть!), но верный кусочек материальных благ — на ПАЙКУ. Нежелание и неумение отвечать за себя: начальству виднее. Чудовищная социальная пассивность большинства, в гены въевшееся убеждение: «вот приедет барин — барин нас рассудит»... 


Вот это — самая опасная наша социальная болезнь сегодня. Именно она — источник и питательная среда для всего прочего: и для имперской идеи, и для нацизма, и для идеи реванша. Духовное рабство. Нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия.


Конечно, все мы оттуда родом: из сталинской лагерной империи, у нас наследственность страшная, мы все время тянемся к худшему, полагая его лучшим только потому, что оно привычнее, и отказываемся от свободы, предпочитая ей уверенность в завтрашнем дне. Я с ужасом читаю результаты социологических опросов — больше половины готово отказаться! Но в конце концов люди с рабской психологией уйдут, вырастет новое поколение, уже лишенное страха перед свободой.

2001 год

— Десять лет назад в стране произошла «бархатная» революция. Смена общественного строя. А путч — это была попытка остановить эту революцию. Или убыстренную эволюцию. Провалившаяся попытка. Провалившаяся потому, что активная часть народа не хотела старого, а пассивная часть была равнодушна к попытке это старое сохранить. Сейчас ситуация несколько иная. Сейчас вектор народной воли — к сожалению — поворачивает в другую сторону. Миллионы воль направлены на то, чтобы был «порядок». А что такое в России порядок — исторически? Прежде всего это — полицейская, державная, авторитарная система. Система, при которой все изменения в обществе могут происходить только под жестким контролем исполнительной власти. Что же касается моих надежд десятилетней давности — я отношусь к небольшому проценту людей, которые не жаловались и не жалуются на то, что происходило все эти десять лет. Я даже доволен! По очень простой причине: я всегда, все это время, ожидал гораздо худшего.


Я допускаю, что, соблазненное общим желанием порядка, начальство начнет очень жестко контролировать происходящие в стране процессы. И когда появится единомыслие в СМИ — это будет началом конца. Это будет означать многолетнее торжество авторитаризма и тоталитаризма. 


И поэтому я подписываю все письма, направленные против нарождающегося авторитаризма во всех его формах.

За свободу СМИ надо бороться, пока эта свобода есть. Когда ее не будет — бороться будет уже поздно. И потому начальство должно хорошо себе представлять: каждый его шаг в этом направлении вызовет отчаянный вопль протеста. Пусть даже эти акты протеста кажутся кому-то смешными, пусть они вызывают раздражение у исполнительной власти — мол, чего вы разорались? — кричать надо! Кричать, пока слышно. В полный голос.

intervyu-Boris-Strugatsky_4.jpg

2006 год

— Никакого «иммунитета к фашизму» никогда нам и никто не прививал. К НЕМЕЦКОМУ фашизму — да, и ненависть была, и иммунитет в каком-то смысле тоже. Все эти киноэкранные оберштурмбанфюреры СС, лагеря уничтожения, расправы над мирными жителями, разорение страны, миллионы не вернувшихся с войны — все это вместе называлось «звериное лицо немецкого фашизма». И все это в нашем сознании (по оруэлловскому закону двоемыслия) прекрасно уживалось с нашей исконной ксенофобией, одобрением «твердой руки», «ежовых рукавиц», пресловутого «порядка» и прочих атрибутов обыкновеннейшего нацизма, который и есть не что иное, как диктатура националистов. Нацизм — диктатура националистов. И пока в стране существуют ксенофобия и одобрительное отношение к диктатуре начальства — до тех пор нацизм есть нависающая угроза первой степени.

Ксенофобия извечна. Причём не только у нас — в любой стране мира. Сколько я помню, «пархатые», «чучмеки», ныне основательно забытые «карапеты» и прочая ксенофобская грязь порождались самыми широкими слоями нашего общества, от трущобных полуподвалов пролетариев до роскошных казенных кабинетов слуг народа. Это было — как матерщина, как извечная готовность выпить, не закусывая, как обыкновенное хамство в быту при неизменном подхалимаже в отношении к власть имущим. При большевиках приказано было стать интернационалистами, и мы все как один сделались интернационалистами (превосходно оставаясь внутри себя и «среди своих» антисемитами и шовинистами); приказали бороться с космополитизмом — радостно и с готовностью занялись изничтожением космополитов; сейчас ничего специально не приказывают — живем как бог на душу положит, кто в лес, кто по дрова. Бритоголовые мало кому нравятся (кому может нравиться отмороженное хулиганье?), но определенное сочувствие они вызывают у многих и многих, и переломить это положение дел — понадобятся пять поколений спокойной и достойной жизни, не меньше. Причем при условии, что система образования и, главное, воспитания будет все это время работать полным ходом, не сбавляя оборотов и не позволяя учителям соскальзывать в шовинизм и национализм ни под каким предлогом (вроде «военно-патриотического воспитания»). А пока не истекут эти сто лет, надо бить во все колокола, подписывать антифашистские пакты, не оставлять без внимания ни один новый факт обострения нацизма и снова и снова требовать от власти, чтобы она решительно и жестко загнала зверя в клетку — к своей же пользе, между прочим.

2007 год

— Нам хочется быть грозными, опасными, могучими, первыми. И если не быть, то хотя бы казаться. Пока мы ещё не вернулись к положению в мире, которое занимал СССР, но мы, безусловно, будем упорно к этому положению стремиться. Это нравится электорату, это нравится возрождающемуся военно-промышленному комплексу, а главное, это проще всего — намного проще, чем реализация пресловутого Общества Потребления, которое нам обещали, обещают и будут обещать ещё много-много лет под разными названиями.

«Всё знать, всё понимать, ничему не верить и ни с чем не соглашаться». Так писал Аркадий Белинков, знаменитый диссидент конца 60-х, — о другом времени, о другой стране, о других людях. Но то было СОВСЕМ другое время: глухое, цементно-болотное, абсолютно беспросветное. Теперь мы знаем: тоталитаризм ТОЧНО не вечен, даже самый глухой и безнадежный. Поэтому перспектива — есть. И надо делать всё от тебя зависящее, чтобы эту перспективу приблизить.

всего слов - 1177