Немного побочных соображений о идеологической критике учения Карла Маркса
В этом тексте я попробую дать несколько рискованных обобщений, но хочу сразу предупредить что рассматривать их нужно не как определения замыкающие явление, а скорее как различенный организующий вектор в внутри феномена.
Философия 18-19 столетий, за исключением стоящей наособицу немецкой, по большей части выступает как социально-политическое, социально-экономическое прожектерство.
Что одновременно означает, что социально-политическое и экономическое прожектерство 18-19 веков, это всегда философия.
Наконец рискну высказаться так, что политика это и есть типичная философия нового времени.
То что в 20 веке (а в америке и ранее) мы наблюдаем как политику, это результат прогрессирующей тенденции к подмене дисциплинарных предметов, дисциплинарными методами. Тенденции начавшей свое активное распространение как раз с общественно-социальных дисциплин, распространившаяся на гуманитарную сферу в целом, и завершающая свое победное шествие в области естественных наук, под гордым именем научности.
Сошлюсь на мнение Юнга, который распознал это характерное явление, хотя и не придал ему столь обобщающий характер:
«Современная психология имеет нечто общее с современной физикой, а именно, ее метод гораздо больше признается интеллектом, нежели сам предмет. ... Эта процедура сит grano salis (С известной долей иронии. — Прим.перев.) характерна для естественных наук в целом.»
Таким образом, то что мы сегодня понимаем под явлением политики, есть практически чистый метод. Между тем как его содержания (без которых ни явление, ни метод не могут быть представлены как нечто) — есть утратившие историческую память, содержания философской мысли в границах 19 столетия.
Это важно, как еще один аргумент к понимаю принципиальной бесплодности так называемой политической активности, в ее наличном формате.
В данной теме, этот момент интересует нас лишь косвенно — как переход к теме самих содержаний политической философии Маркса и его современников.
В содержаниях социально-политико-экономической философии этого времени, легко обнаружить две составляющие, которые можно условно обозначить как «аналитическую» и «футурологическую».
Конечно их нельзя разделить на уровне произведений и даже отдельных высказываний, но тем не менее они легко различаются даже внутри одной фразы или абзаца.
Аналитическая, как следует из названия — это мысль различающая в наличной для мыслителя реальности (включая все исторически состоявшееся ранее) — ее движущие тенденции, направленное вопрошание, проблематизации и противоречия (чреватые разрешающим развитием) и т. д.
Футурологическая, особенно заметная из-за социальной направленности этого типа философской мысли — это попытки ответа на распознанные проблематизации и вопрошания времени; проекты и логически обоснованные конкретизации решений и разрешений, социально-психологических напряжений общества.
Если по отношению к аналитической составляющей мысли, мы признавая вклад каждого мыслителя, можем все же различать и оценивать мыслителей по глубине, широте, точности, проницательности, значимости и др.
То в отношении футурологической составляющей мы такой возможности лишены — невозможно сравнивать между собою ноли.
Абсолютный ноль присущий футурологической части философской мысли упомянутого времени, определяется базовыми основаниями мышления этого времени как такового, характерной чертой его эпистемы — суть которой в мышлении нового, логическим следствием наличного; мышлении будущего, логическим следствием тенденций настоящего. То есть будущего подлежащего мыслительному распознанию, оказывающемуся тождественным мыслительному конструированию.
И поэтому значение футуро-мыслительных предположений, футуро-социальных проектов и футуро-политических программ — не превосходит и объективно не может превосходить значение известного анекдота о Лондоне заваленном конским навозом.
Сегодня нам известно (во всяком случае должно быть известно любому образованному человеку), что новое и будущее возникает в непредсказуемом творческом усилии порождения еще не существующего ни в бытии, ни в мысли; усилии, хотя и являющемся откликом на наличные проблематизации и напряжения, но не предсуществующим логически, не следующим из наличного по наличной логике, а организующим и реорганизующим наличное по небывалой и непредсказуемой порождаемой логике.
Собственно этот признак непредсказуемости и непредопределенности, и отличает психологический образ будущего, от бесконечно вариативного в изменениях настоящего.
Из этого следует, что мы не можем предъявлять индивидуальные претензии к тому или иному мыслителю, за несостоятельность его футурологических концепций. Их несостоятельность имеет не характер индивидуальной особенности, а особенности самого типа мышления характерного для нового времени.
Самое же любопытное, что уровень негативных исторических следствий, от попыток следовать футуро-концепциям, парадоксально связан не с особой ложностью той или иной концепции (которая, как показано выше, имеет одно и то же значение - ложности абсолютной), а напротив со степенью глубины и точности аналитической части мыслимого целого.
Чем более значимой, глубокой и содержательной оказывается концепция в своей аналитической части, тем больше внимания привлекает связанная с ней футурологическая часть. И не конкретность ложности футурологической части оказывается критичной, а сам момент внимания к ней, благодаря объективным достоинствам, связанной с ней части аналитической.
На мой взгляд, это и есть разрешающее различение между оценкой Маркса в его марксистских последствиях, и оценкой его как действительно глубокого мыслителя, чьи постановки вопросов и сегодня далеки от полного понимания, снятия и уж тем более практического разрешения.
Завершу это краткое наблюдение характерным примером, призванным проиллюстрировать сказанное.
Одной из важнейших проблем нарождающегося экономически ориентированного общества, Маркс распознал отчуждение субъекта деятельности от ее результатов.
Эта распознанная и артикулировнная проблематизация, в своей аналитической части - не только сохранила свою актуальность до нашего времени, но и усилила ее.
Нельзя сказать что Маркс вообще не понимал подлинной глубины распознанной им проблемы. Об этом свидетельствует его обращение к понятиям совместного и всеобщего труда, интуитивно опирающихся на принципиальное различение феноменов личности и индивидуальности. Но в непосредственно данной ему исторической реальности, эта проблема особо остро выступала в виде нехватки ресурсов (временных, материальных) в индивидуальном владении массового субъекта, для возможности автономно-личностного, из-себя самого, существования.
И поэтому в футурологической части своей мысли, призванной разрешить этот конфликт — он логически определил снятие отчуждения, как отчуждения распределения результатов труда. И естественно попал пальцем в небо, как с тем самым конским навозом.
Подлинное содержание распознанного Марксом отчуждения гораздо глубже, и сегодня видно нам как минимум более отчетливо. Сегодня оно выступает как выученная беспомощность массового человека в условиях нарастающей глобализации; как деградация ростков гражданского сознания после их интенсивного роста в процессе развития индивидуальной инициативы на протяжении 19 столетия и первых десятилетий 20 ого. И она по-прежнему связана с проблемой сознательного подхода к социальной организации и самоорганизации, с учетом различения труда совместного и труда всеобщего, различения личности и индивидуальности человека.
То есть, хотя футурологическая часть мысли Маркса и показала свою полную несостоятельность, хотя та актуализация проблемы отчуждения, которую Маркс положил в основу логики её разрешения, разрешилась без и помимо разрешения проблемы отчуждения — но сама проблема лишь обострилась и усилилась.
И поэтому аналитическая часть вскрывшей ее мысли Маркса по-прежнему актуальна и заслуживает всяческого уважения.