Александр Рубцов поделился публикацией.
...власть в подобных проектах видит себя идеальной руководящей силой и абсолютным управленцем – но никак не объектом необходимых, давно перезревших трансформаций. За состояние науки отвечают лишь сами учёные, но никак не аппаратный менеджмент, рвущийся руководить всем подряд с навязчивостью, какой близко не было в командно-административном СССР. За проблемы внедрения отвечает наука, но не экономика, инновации генетически отторгающая, и тем более не государство, эту экономику уже какое десятилетие «снимающее с иглы» с отрицательным результатом.
В данной связи понятно, почему в эпохальном проекте с общим, всеохватывающим названием «Наука» присутствуют только естественные и «точные» отрасли знания. В этой модели вовсе отсутствует представление о том, что научно-технологический прорыв требует не просто манипуляций внутри системы производства знания, но глубинных изменений внешнего по отношению к науке контекста. Проект блещет отсутствием общественных дисциплин и социогуманитарного знания в целом, то есть всего того, что отвечает за понимание и изменение вненаучного контекста. Значит, в застывшем виде останется всё то, с изменения чего надо начинать в первую очередь.
Авторский текст:
Александр Рубцов
НАЦПРОЕКТ «НАУКА»: ИДЕОЛОГИЯ ТЕХНОКРАТИЧЕСКОГО РЕТРОФУТУРИЗМА
Представление нового нацпроекта «Наука» стало одним из ключевых событий в политике «майских указов». Одновременно это сигнал разворота идеологии от духоподъемного ретро к модернизму технологического «прорыва».
При всех плюсах такой смены вех смущает знакомая схема: «опять не получилось». Так было с проектом модернизации 2008 – 2022 гг.; так же вышло с бурным, но коротким увлечением традиционализмом, скрепами и кодами. Модернизация забуксовала на «Стратегии 2020», Роснано и Сколково, но и культ духовной традиции не потянул на полноценную идеологию, достойный образ правления, а тем более на окормление огромной страны в XXI веке. Суть новой фазы – технократический футуризм с бренчащим обвесом цифровизации, искусственного интеллекта и мегасайенс, но и со всеми родимыми пятнами из прошлой жизни. Взгляд в будущее спасает, когда нет сил смотреть под ноги.
Советская история размечена дистанциями между съездами КПСС. Эта наша модель пространства/времени заложена ещё в прогонах «ямской ганьбы» и почтовых станций. Теперь маятниковые колебания идеологии совпадают с фазами президентства – между «выборами».
Проект «Наука» рассчитан на шесть лет в соответствии с циклами президентства. Поэтому понятно желание представить себе идеологическую ситуацию на выходе. Это тем более важно, что у научного сообщества есть претензии к проекту и поводы сомневаться в реализуемости «амбициозных задач» при такой концепции и постановке дела.
Есть опасения, что за 400 млрд руб., дополнительно выделяемых на весь этот период, вряд ли можно «войти в пятёрку мировых научных держав» – даже с учетом гипотетических денег бизнеса. Озадачивает соотношение этих щедрот с ресурсами, выделяемыми на науку нашими конкурентами – и в долях ВВП, и в абсолютном исчислении. Это как в мысленном эксперименте с часами и движущейся платформой в СТО (в специальной теории относительности – «Ведомости»): ждать нас никто не будет, а потому время отечественной науки только замедлится.
Переход на новые организационные модели (НОЦ, НЦМР и т.п.) при сомнительности плюсов создаст все классические сложности «ремонта, который нельзя закончить» и «переезда, равного трём пожарам». Это удобно для освоения средств на ненаучные цели, но само служенье наук не терпит суеты реорганизаций.
Проект все также зациклен на планировании и отчётности, в свою очередь, всё также подверженных бессодержательной цифровизации. Сохраняется некритическое внедрение околонаучной библиометрии, многократно раскритикованной и нигде в мире в таких ригидных формах не используемой. Кого-то может впечатлить громадье плана за 6 лет удвоить (!) количество статей в индексируемых журналах, но с таким же успехом можно пообещать удвоить количество докладов министерства правительству и президенту о расцвете науки. Что-то это означать будет, но вовсе не результат, обещанный авторами проекта и их кураторами.
Наконец, все так же директивно решается проблема кооперации науки с бизнесом – пресловутая «проблема внедрения». Все опять сводится к пинку: решительно поставить задачу (уже в который раз за последние полвека минимум), задать строгие количественные параметры (250 компаний в консорциумах, 1,5 тыс. заявок и 140 патентованных технологий), придумать новые названия для старых форм кооперации, поделить аванс.
Главные проблемы опять решаются технократической манипуляцией, выражаясь академически – через колено. Если разработки не внедряются, значит надо их внедрить против естества системы и воли участников процесса. Если компании сами не рвутся в инновационные консорциумы, значит надо их туда согнать маленьким пряником, большим кнутом и ограниченным числом, якобы решающим проблему в принципе и открывающим дорогу в «пятерку». Если машина не едет, значит надо двумя ногами давить на газ, вместо того чтобы разблокировать тормоза, сменить стиль вождения, а то и сам корпус недоученных водителей (в шоферском юморе это называется «прокладка между рулем и сиденьем»).
За всем этим проступает и более общая проблема: власть в подобных проектах видит себя идеальной руководящей силой и абсолютным управленцем – но никак не объектом необходимых, давно перезревших трансформаций. За состояние науки отвечают лишь сами учёные, но никак не аппаратный менеджмент, рвущийся руководить всем подряд с навязчивостью, какой близко не было в командно-административном СССР. За проблемы внедрения отвечает наука, но не экономика, инновации генетически отторгающая, и тем более не государство, эту экономику уже какое десятилетие «снимающее с иглы» с отрицательным результатом.
В данной связи понятно, почему в эпохальном проекте с общим, всеохватывающим названием «Наука» присутствуют только естественные и «точные» отрасли знания. В этой модели вовсе отсутствует представление о том, что научно-технологический прорыв требует не просто манипуляций внутри системы производства знания, но глубинных изменений внешнего по отношению к науке контекста. Проект блещет отсутствием общественных дисциплин и социогуманитарного знания в целом, то есть всего того, что отвечает за понимание и изменение вненаучного контекста. Значит, в застывшем виде останется всё то, с изменения чего надо начинать в первую очередь.
Но это ни в коей мере не отменяет идеологической и политической заряженности проекта. Можно сомневаться в искренности веры в реальность «прорыва» с такой его подготовкой и организацией, но нет сомнений в значении всего этого мероприятия для коррекции имиджа и новой легитимации режима. Параллели с Олимпиадой-2014 и ЧМ-2018 не должны никого обижать: все видно по тому, как устроена подача проекта, от лозунгов до цифр. Тем более это не отменяет вопроса о том, насколько такой идеологический и пропагандистский манёвр окажется в итоге эффективным.
Об «участии» научного сообщества в подготовке данного проекта лучше не говорить. Сейчас реально и критически мыслящие, но безответственные эксперты, критикуют проект, посылая свои инвективы вслед ушедшему поезду. Напротив, ответственные люди идут на компромисс, потому что «деньги надо брать» в любом случае. При этом все понимают, что нет никаких видимых знаков того, что данный проект окажется результативнее своих не менее звонких, хотя и локальных предшественников. Зато есть все основания полагать, что облагодетельствованная наука обернётся для власти ещё одним Приморьем, закормленным вниманием, проектами и ресурсом, но проголосовавшим с чёрной неблагодарностью. Или ещё одной историей с пенсиями (тем более, что предстоит немалый делёж денег).
Неясен также выход из очередного идеологического коллапса для самого национального лидера в случае, если и когда и этот проект выродится в симулякр полуфиктивной отчётности. У нас идеально воспроизводится известная схема «двойного тела короля»: как живого организма и как «подставки под корону». Организм вождя несменяем, но «подставка» по мере надобности меняет идеологические обличья с живой непосредственностью и завидной оперативностью. В каждое новое правление лидер входит «совсем другим» – как герой Александра Абдулова в «Формуле любви». Но уже на третьем-четвёртом цикле трудно не замечать некоторой странности столь амплитудных колебаний. Разворотов в духе «опять не получилось» будущее более не потерпит, поэтому проект придётся дорабатывать по ходу дела, хоть как-то прислушиваясь к самой науке и обучаясь взаимодействовать с ней не только в режиме враждебных спецопераций.
