Онтология и онтодизайн: тексты, видео, картинки

КЛЮЧ К ЗАКОЛДОВАННОЙ РОССИИ

http://yuri-afanasiev.ru/dangerous_rus/klyuch.htm

Русская история и современная Россия – трудны для постижения не только со стороны, но и для нас самих. Слишком много затаенного своеобразия, сплошные загадки. Я подумал об этом, когда перечитал в очередной раз рукопись, и решил вместо предисловия предложить некий подход к проблеме "русского своеобразия".

Выделю две основные составляющие, которые, как правило, неоправданно игнорируют, пытаясь постичь феномен сегодняшней России.

1. Реальность "нормативная" и реальность "на самом деле", "теневая"[1][*].

Онтологически, то есть в жизни, дано и то и другое, представлены обе эти реальности, ими обеими живет человек. Но следует постоянно иметь в виду, что данности в жизни всегда, или почти всегда, существуют раздвоенными на реальность "нормативную", декларированную, доктринальную и реальность "теневую", фактическую, скрываемую.

Если забыть об этом, если не видеть, что это все-таки не одна, а две разные реальности, трудно или просто невозможно адекватно воспринимать и происходящее здесь в действительности, и современные тексты о России, в которых нашу действительность пытаются воспроизвести. Без учета подобной онтологической раздвоенности и без того темная (в смысле – непроясненная) "русская проблема" покрывается совсем уж сплошным, черным мраком.

2. Наличие в российской действительности явлений, институтов, учреждений без имен собственных, но с названиями,  им самим не принадлежащими (иногда это то же самое, что и раздвоенность реальности на нормативную и "теневую", а иногда не совсем то же самое).

Какие-то явления, институты у нас номинально уже давно существуют – вроде, например, государства, парламента, прокуратуры, политики, суда, экономики, бизнеса, гражданского общества, рынка и т. д. Но пока, временно, еще до "крещения", их назвали не своими, а чужими именами. Теми же именами, которыми  в других местах и в другое время называли и называют не совсем такие же или совсем не такие же явления.

Когда не учитывают еще и эту терминологическую путаницу, все происходящее в России  часто и сами участники событий воспринимают как театрализованное представление: герои в масках и декорации скрывают то, что за ними прячется на самом деле. Жизнь, для описания которой применяют понятия, заимствованные из традиционных наук об обществе и его институтах, – применяют, как навешивают этикетки.

Российские реалии, исходя из функционального назначения или какой-то схожести по сферам приложения, казалось бы, нужно называть примерно такими, как везде, или очень похожими именами. Однако сами наши институты, учреждения, явления (например, государство) из-за действительной русской специфики исторически сформировались как иные сущностные реалии. Они еще не обрели ни в познавательной практике, ни в обиходной лексике адекватные,  присущие им, именно их выражающие "имена-понятия".

Российская действительность, если воспринимать ее напрямую (то есть без корректировки зрения и ума с учетом онтологически раздвоенной реальности и фактически не присущих явлениям, институциям и прочему тех названий-имен, которыми они уже или пока что наречены), часто предстает просто какой-то абсурдной, совершенно непостижимой.  Сторонний наблюдатель не в состоянии взять в толк, как можно, например, жить, месяцами, а иногда годами не получая зарплату?! Как могут успешно работать предприятия, не продавая большую часть (а иногда и 100 %) производимой продукции и не приобретая на рынке сырье и энергию? Бедные иностранцы, глядя на все эти чудеса и ничего не понимая, сначала искренне удивляются, потом окончательно входят в ступор.

Мы же сами, конечно, кое о чем догадываемся, а что-то знаем наверняка, но пока тоже довольствуемся театром абсурда. Не испытываем, точнее, не испытывали до самого последнего времени неотвратимой и, главное, неотложной потребности назвать, наконец, вещи своими именами. А очень многие вполне осознанно этого очень даже не желают. Те, кому совсем не хочется, прекрасно понимают, что от просветления им не поздоровится.

В качестве примера сошлюсь на те реалии из "новодела" современной России, которые одни исследователи (В. Вагин) называют "совокупным жильем", другие (С. Кордонский) – "распределенным образом жизни"[2].

В России сейчас более 50 миллионов домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков. Это значит, практически все население имеет "личное подсобное хозяйство" и тем самым не просто обустраивает свое свободное время и разнообразит обеденный стол "зеленушкой" с огорода, но ведет специфический образ жизни не где-то и как-то в одном, определенном месте, амежду домом (квартирой) и дачей (хозяйством).

"Совокупное жилье" и подсобное хозяйство, связанные в одно целое "распределенным образом жизни", представляют собой относительно самостоятельную и замкнутую структуру материализованных связей, своего рода базовую ячейку современной российской действительности.

В ячейку входят, как правило:

–           многопоколенческая семья, где функции поколений разграничены: старшее все теплое время года, а зачастую и зимой, работает на даче; среднее – в основном в городе, на производстве (в учреждении, в бизнесе, по найму); младшее – в школе (университете);

–           материальная база: городская квартира, дом-дача, баня, птичник (коровник, свинарник), погреб (сарай), земля "под картошку", а иногда еще и покос, лесные и речные угодья; транспортные средства (машина с гаражом) и средства связи (муниципальный или сотовый телефон);

–           и, наконец, капитал, питающий всю эту структуру.

Исследования в 90-х годах показали, что в "распределенном образе жизни" на обслуживание "совокупного жилья" тратится существенная часть бюджета времени у всех групп населения. Относительно ресурсной базы и капитала такой  ячейки российской действительности никакой статистики в принципе быть не может, поскольку она, эта ячейка, лишь частично существует внормативной, а "на самом деле" в основном она пребывает  в "теневой" реальности.

Следует учесть, что "распределенный образ жизни" ведется в 40 миллионах подобных ячеек и требует вложений капиталов в недвижимость (в которых участвуют, разумеется, и деньги, экспортированные за границу и импортируемые оттуда), в создание инфраструктуры, в обеспечение повседневности. Значит, можно с достаточным на то основанием допустить: речь идет о десятках, а скорее, о сотнях миллиардов долларов. То есть о величинах, многократно перекрывающих бюджетнормативной реальности.

"Совокупное жилье" и "распределенный образ жизни" не учтены не только официальной статистикой. Не только не фиксируются в суждениях и понятиях, где обычно представлена российская действительность в исследованиях и публикациях. Они не учитываются и в политике, и при разработке стратегии реформ. Поэтому и о политике, и о реформах на самом деле можно тоже говорить, лишь заключив эти термины в кавычки либо поставив перед ними слово "якобы".

Именно поэтому все самые важные преобразования государственного устройства и экономики: земельная реформа, судебная, жилищно-коммунальная, школьная – "не идут". Бастионы социалистического прошлого потому и остаются незыблемы, что вещи не называют своими именами, а в силу этого они как бы и не существуют. Одни делают вид, что они реформируют, другие делают вид, что их реформируют.

А на самом деле идет подспудная борьба необъявленных интересов между различными субъектами "распределенного образа жизни" за "совокупное жилье" в постсоветском социуме. На поверхности, внормативной реальности эта борьба фиксируется  иногда в виде "летнего спада политической активности" или перемены цен на транспорт и энергоносители. На самом деле та же борьба просматривается совсем иначе: как распродажа земель (закона о земле нет вообще, а, может быть, потому и нет); как  переоформление парковых (даже водоохранных!) зон и лесных угодий в разряд кустарников и болот; как мафиозные разборки и в принципе не раскрываемые "заказные" убийства.

И так по всей социальной ткани российской жизни.

В нормативной реальности, скажем, фигурируют всенародно избранные губернаторы субъектов федерации, а на самом деле это удельные князьки разваливающегося унитарного государства. На Западе – суды и прокуратура как независимые ветви государственной (прокуратура – исполнительной) власти, здесь – с теми же названиями – карательные органы моносубъектной власти.

 В любом современном обществе крестьяне – собственники земли, инвентаря, недвижимости, ведущие, как правило, свое хозяйство. У нас данную категорию граждан России называют иногда так же, крестьянами, иногда – "тружениками села", колхозниками, но всегда это люди, которые вынуждены  по-прежнему работать и на себя (на своем приусадебном участке), и до сего дня  – практически бесплатно – на государство, на колхозно-совхозном поле. Люди, не владеющие землей, а  до 1981 года не имевшие к тому же паспортов и, следовательно, лишенные права передвижения, хотя бы в областной город или в соседнюю область[3].

 И политика у нас – всегда якобы политика. Она затрагивает лишь тонкий слой нормативнойреальности и не касается реальности "теневой", где залегают на самом деле глубинные и главные интересы основной массы населения.

Теперь, когда жизнь в двух измерениях стала совсем уж невозможной, когда вплотную подошли к необходимости земельной, налоговой, жилищно-коммунальной реформы, когда осознали неотвратимость "отпустить" цены на энергоносители, эти две реальности, может быть, совместятся. Реальность нормативная, поглотив реальность "теневую", возможно, станет реальностью на самом деле.

…Если не произойдет социальный взрыв. Если в открытой политике удастся найти компромисс интересов всех субъектов в обоих видах реальности. Если "олигархов" и удельных баронов (на самом деле), удастся вытащить из "теневой" реальности и превратить – в нормативной реальности – в действительных акционеров и губернаторов. Если получится "перетащить" их из одной реальности в другую не путем тайных президентских "спецопераций", не административно. Президент пока, очевидно, реализует сценарий со "спецоперациями". 

*  *  *

Наконец, собственно о ключе для входа в заколдованную Россию. Этот ключ –своеобразие русской власти.

Наша власть не просто своеобразна, как в той или иной мере любая власть. Про русскую Власть можно с полным основанием сказать, что она в своем роде уникальна и ее вполне можно величать с заглавной буквы. Тип власти сформировался в многовековой русской истории, и он же всецело определил собой общий рисунок самой истории России. Во власти – загадка и разгадка. В ней соединились самодержавное с социалистическим, личностное с коммунитарным, инициативно-созидательное с реакционно-разрушительным. Она и демиург, и душитель. Величавая и никчемная.

Причину того, что многие вещи в российской действительности называют чужими именами (а своих имен у них пока нет), надо искать именно в своеобразии власти. Точнее, к власти это имеет отношение в том смысле, что все, оказавшееся под ней, от нее как-то зависит и ею определяется.

Непосредственный же и наиболее близкий источник всех разночтений заключается в следующем: научное постижение русской истории началось много позже постижения истории в других странах. На нашу действительность, которая и раньше воспринималась традиционалистски, мифологически, то есть ложно, накладывались понятия и категории, наработанные в ходе познания этих других. Затем "импортные" познавательные категории перешли в обиходную повседневную лексику, и потому надолго  утвердилась терминологическая путаница – того, что называется так-то и так-то, с тем, что есть на самом деле. А с 30-х годов, в разгар массовых репрессий, к этому добавился сталинский императив "жить стало лучше, жить стало веселее". Так происходило удвоение несвободы.

Власть при этом утверждалась посредством превращения идеологии как ложного сознания в основу и сущность режима.

Страна неубывающей лжи.

Это определение современной России дал выдающийся и неортодоксальный писатель Даниил Гранин. Такой показана Россия/СССР в текстах Оруэлла, Замятина, Платонова. И остается сегодня – на фоне Чернобыля, "Курска" и Чечни.

Истинное положение России в мире и мира в России уже просматривается и "изнутри", и со стороны. Но момент истины для самой России еще не настал. Он все еще где-то впереди. И потому Россия все еще заколдованная. И без ключа в нее пока не войдешь.

Но и к расщеплению действительности на нормативную и "теневую", к тому, что на самом деле в России утвердились не одна, а две разные реальности, русская власть имеет прямое отношение.

Наша власть всегда была как бы вне общества, самодостаточна, не  зависела от него и в то же время всегда его угнетала, подавляла. Население оказалось вынуждено вырабатывать соответствующую стратегию отношений с такой властью и выработало ее в конце концов в форме непрерывной миграции "в тень", в виде "распределенного" образа жизни между нормой и на самом деле, между ложью и правдой.

Я уже сказал, что природу, тип русской власти трудно постичь не только западному наблюдателю. Как правило, характер русского государства ложно трактуют и в России. Поэтому я буду обращаться к данной теме до самого конца книги. Только когда мы поймем уникальность русской власти и, в частности, ее отличие от западной государственности, можно понять основные современные российские реалии.

Разумеется, видение такого сложного преломления на пути к истине: вещи  и явления с чужими именами, да еще раздвоение реальности, плюс "государство превыше всего", – пока не разгадка русской загадки, а лишь один из возможных подступов к ней.

ОГЛАВЛЕНИЕ