Ролевая реальность как форма лжи или «молчание ума — способно остановить бросок змеи»
Есть такой замечательный эффект - эффект «старой бабки». Скажем великовозрастные хулиганы, поймав очкастого соседа по двору, играют в допрос в гестапо. Всем очень весело. И тут появляется та самая бабка, которая о гестаповской сущности игроков не подозревает и начинает чихвость их как самых обычных подростков — детей Марь Ивановны и Ольги Петровны. И не смотря на всю свою гестаповскую мощь, герои истории «просыпаются» и позорно ретируются. Собственно этот эффект даже не связан с тем что они эту бабку допустим знают, а она их. Ее суть в отказе принимать тождественность субъекта его ролевому проявлению, обращение к нему как субъекту социальной игры, пробуждающее его от упоения игровой ролью.
Напротив — принятие предложенной игровой модели - что бы не раздражать, подстройка реакций под отводимую роль - ведет к жанровой детерминации, которая поддерживая еще неуверенное "предложение" сыграть в гестапо, поиграть в бандитов — дает карт бланш на такой уровень игрового погружения, с «игровой» жестокостью и безумием, который изначально «шутникам» и не представлялся.
Такую готовность принимать и соответствовать любой предлагаемой игровой модели — психологи называют комплексом жертвы. Ее не нужно путать с ролевой покорностью. Это может быть очень активная и сопротивляющаяся жертва — но принявшая определенную ей роль и сопротивляющаяся из «нормальности» ролевой ипостаси, без отрезвляющего недоумения - «ты совсем е@@@@ся»?
Но похоже — сегодня все мы жертвы. Мы соглашаемся играть в любую предлагаемую игру, выступать с позиции предлагаемой роли, исходить из внутриролевой реальности которую нам навязывают.
Нам предлагают поиграть в великую россию. Вместо того что бы посмотреть на шутников как на идиотов и спросить — это собственно хто такая? , мы начинаем судорожно доказывать, что «россия не такая, она ждет трамвая». После чего инициаторы ролевой игры удовлетворенно констатируют: «так, ну мы знали что по первому пункту возражений не будет».
Или вот свежее. «Опять «гуманисты» пытаются замазать исламский след в Орландо». Вместо того что бы демонстративно удивится — при чем тут ислам? Есть такие персонажи, готовые и призывающие к насилию по мотивам расхождения во взглядах. И они не должны иметь такой возможности. И само внимание к их конфессиональной принадлежности — есть род безумия. И с точки зрения — таковы все мусульмане, и с точки зрения — нельзя их всех разом — это геноцид мусульман. Вот фиолетово — что по факту пресечения агрессивного поведения окажется. Ну можно потом поизучать статистику, хотя в принципе и так понятно, что проснись эти ребята завтра христианами — мы узнаем о возможностях христианства немало нового и хорошо забытого старого. Или если вдруг очнуться они атеистами — они еще удивят нас, с каким остервенением можно отстаивать права природно-биологической целесообразности.
То есть, если есть такие идиоты, что призываю закрывать глаза на преступления совершаемые под идейной эгидой мусульманства, зачем мы включаемся в эту игру, начиная на радость этим кретинам требовать сегрегации по религиозному принципу.
Нам мало нормальной и безусловной апелляции к признаку звериной агрессивности? Или православный новоросский отпускник действительно чем то лучше?
Ну то была преамбула. Амбула будет про Савченко.
Правда и тут не обойтись без своей преамбулы.
Мы вообще склонны к монументализации ценного. Понравились нам стихи поэта — мы не довольствуемся радостью от них — нам сразу же хочется увековечить, придать несомненность авторитетности.
На этом поэзия кончается — прорваться сквозь слой предписанного прочтения, удается далеко не каждому. Ну все это помнят по эффекту от школьной литературы, своим предопределеним «правильного» восприятия лишающее школьников возможности, хоть когда нибудь встретиться с произведения из школьной программы вживую.
Проще говоря, стихи хороши ровно настолько, насколько они хороши, а не настолько, насколько они написаны поэтом Пушкиным.
И это все о том, что предложения Савченко — это именно предложения, а не оценочные тесты самой Надежды. Хотя парадоксально, сама Савченко как нерационализируемый феномен, необходимо включена в правильное прочтение своих предложений. «Но это уже другая история».
Так вот, я бы сказал что содержательное ядро предложений Савченко, их эксклюзивная и до-конкретная ценность, та которая, а не конкретика к которой апеллируют, и раздражает на самом деле больше всего — это отказ играть в игру с россией. Такое здоровое «непонимание» законов той роли, которую россия предопределила Украине в своих сексуальных игрищах.
Давайте вкратце посмотрим на игровую модель навязанную россией и реальность из которой вытекают предложения Савченко.
Россия предлагает к игре мировоззренческую модель в которой существуют территориальные субъекты права. Она говорит — вот есть я — россия и мне принадлежит крым. Для того что бы в эту игру играть необходим партнер, который скажет: а я Украина — крым принадлежит мне. Пол дела сделано — для всего мира — двое дерутся — третий не лезь.
Реальность же заключается в том, что в 21 веке земля, территория — принадлежит людям которые на ней живут. И настоящая защита крыма или донбасса — это защита прав их жителей на само-бытность, от претензий «пробудившегося от лунного света зомби» - которому могут «принадлежать» территории и люди на них живущие.
Вместо того что бы во всей информационной сфере, крутить пальцем у виска, показывать — посмотрите на это заживо гниющее умертвие из прошлого — россию матушку, Украина к сожалению, активно отвечает из рамок предложенной роли: мне принадлежит, нет мне, нет мне...
Всем в общем то понятно, что донбасс для россии — это ключ в Украину, никакой самостоятельной ценности не имеющий. Но для самих жителей донбасса, подброшена приманка самостоятельности, которую якобы помогает обеспечить именно россия. Вбить клин между этими двумя идеями, начать диалог о настоящей самостоятельности под эгидой Украины, самое разрушительное для модели российской игры.
Вариант независимости закрывающий путь россии, который вполне альтернативен и обсуждаем для большинства донбассцев, но совершенно неприемлем для россии - и этим разрушающий идиллию добасско-российской "дружбы".
Вот это и есть смысл предложений Савченко о прямом диалоге с боевиками.
Обращение к мотивациям людей напрямую, а не через призму навязанной россией виртуальной реальности.
Понятно возмущение промоссковских агентов, демонстративным отказом играть по «правилам».
А остальные.... Что ж все мы жертвы. Быть детерминированными извне, освобожденными от свободы, соглашаться играть по не нами определнным правилам — это так понятно и утешительно, так по русски, так по российски