Ещё смешнее: https://www.facebook.com/dsaprygin/posts/819051791521346?comment_id=819165638176628&offset=0&total_comments=37

Егор Просвирнин

"Левифан" - прекрасный фильм про пророческую набожность простого провинциального чиновника, который хочет служить Господу, и которого Господь в рамках испытания его веры посредством откровений местного попа заставляет посадить невинного человека в тюрьму, чтобы воздвигнуть на месте его дома Храм Божий. Испытания, через которые проходит чиновник, сильны: ему угрожает КГБ, пославшее своего представителя с компроматом, его мучают муки совести, заставляющие чиновника напиваться вдрабадан, его осуждают собственные подчиненные и даже посланец Божий поп выбран Господом со специально отвратительной рожей, но чиновник стойко проходит через все испытания и возводит Храм.

Финальные кадры торжества православия в построенном Храме, где чиновник окружен благодатью, показывают нам, что те, что покоряются воле Господа, получат достаток, семью, славу земную и небесную, а те, кто воле Его противятся - будут пить водку из горла, а затем сядут в тюрьму, потеряв жену, ребенка, друга, всё то, что они пытались выставить против Славы Божией.

Это глубоко мистический и духовный фильм, призывающий нас пойти в церковь, исповедоваться, причаститься и спросить у священнослужителя, какого именно соседского алкоголика нам следует свести со свету, а его квартиру - пожертвовать Церкви. "Незачем жить, если жизнью своею ты не преумножаешь Славу Божию" - вот что пытается нам сказать глубоко набожный режиссер "Левиафана"

Роман Сундуков https://www.facebook.com/roman.sundukov/posts/806967616043278?fref=nf

Прошло несколько дней после просмотра известного фильма Звягинцева, прежде чем у меня на смену первым впечатлениям и недоумению по поводу «нелепости» некоторых моментов сюжета (прежде всего того, почему храм построен на месте дома Николая на отшибе, а не в самом городе) сложилось предположение о замысле фильма. Если совсем кратко - это не иллюстрация и не переосмысление истории Иова, а продолжение библейской истории. История в ее решающих с точки зрения спасения событиях, простирающаяся из далекого прошлого в наше настоящее и будущее, - главная тема фильма. Масштаб происходящего таков, что он задает особую условность всему. Место событий приобретает не свойственное ему значение, изображение требует неузнаваемое узнавание. Странное место жительства Николая «под горой», которое «готовит для себя» власть, обладает какой-то совсем неявной, но решающей для всех ценностью. Сам акт захвата не подлежит пересмотру даже властителем, для которого нет ничего невозможного и которому за его «дела» нет прощения. Выкуп - заведомо пагубное решение проблемы, оборачивающееся обманом и развращением. Наконец, особый статус месту и событию фильма придает выстроенный именно здесь новый храм. География событий здесь не более важна, чем география библейских повествований. А что, если в фильме все происходит вокруг того, что существовало после спасительного обретения земли ковчегом Ноя у горы Арарат? Вокруг места, откуда берет начало этот мир. Первые планы фильма открывают нам границы моря и суши после того, как потоп отступил. Но что случилось с этим миром? Остовы кораблей отсылают к обломкам ковчега, обветшалый дом еще стоит, но в нем совершается «семейная» драма как отражение нравственной порчи человека и сиротства нового поколения. Над всем витает угроза скорого разрушения и бездомности. В финале фильма это и происходит. О том, что История еще не закончена, говорит двойственность образа Левиафана: окончательно поверженный он указывает на наступающий апокалипсис, но при этом его силу воплощает власть тех самых гордых, которыми он раньше повелевал. Вряд ли в рассказе Звягинцева есть что-либо совершенно лишнее. Поэтому, не пытаясь дать исчерпывающую интерпретацию всего фильма, укажу лишь на важнейшую составляющую этой истории о мире, еще более открывающую ее сотериологическое измерение - знаки «сосуществования» различных религиозных установок как проявление ветшающего мира прежней веры и наступления мира «иной веры». Я говорю о трех знаках в фильме. Это разрушенная церковь, к которой невольно тянуться предоставленные сами себе подростки и даже потерявший все Николай, церковь, которую никто не собирается восстанавливать. Это предметы религиозного искусства в покоях архиерея, среди которых скульптурный образ Иисуса Христа, носящий откровенно светский характер. И это новый храм, построенный на том самом месте как символ нового мира, в котором звучит проповедь правды и истины тех, кто вправе решать, что ложно, а что подлинно. «Вообще-то мы с вами не осознаем, что происходит...» - резюмирует события проповедник. Очевидно, что эта сцена еще более отталкивает своей циничностью даже по сравнению с образом обмирщенной церкви. Здесь, как и в случае с географией, не столь важны конкретные указания на православие. Речь идет о судьбе христианства и религиозного сознания в целом, о том, как будет продолжена история человеческой духовности.

Диодор Ларионов https://www.facebook.com/mon.diodoros/posts/693536697411856?fref=nf

ЛЕВИАФАН

Надо сказать, что о «Левиафане» Звягинцева я узнал из рецензий в интернете, которые в последнюю неделю стали расти в геометрической прогрессии, причём одни авторы превозносили фильм до небес, а другие проклинали. При этом бросается в глаза, насколько сильно обострились чувства у людей со специфически «патриотическим» сознанием: снова это ощущение обиды, плевка в душу, ощущение, что наврали о христианстве, оболгали Родину -- её и так поносят и хотят втоптать в грязь, а тут ещё это злосчастное кино. Говорили так же и о заказном характере фильма, о его нацеленности на западную аудиторию, ожидающую «хорошее» кино о «плохой» России... Но когда два дня назад появился остервенелый и совершенно дикий отзыв протоиерея Георгия Крылова на приличном сайте «Богослов.Ru», в котором автор сжигал не только диски с фильмами и самого режиссёра, но и всю русскую литературу заодно, а потом постепенно перешёл на язык неконтролируемого потока сознания, так что я даже усомнился в здравии и психологической вменяемости отца протоиерея вследствие пережитого стресса от просмотра фильма..., -- тогда я понял: надо смотреть!

Фильм начинается со сцен неописуемо красивой природы и захватывает с первых кадров. Остатки брошенных судов на берегу соседствуют с величественным скелетом кита, когда-то выброшенного на берег, а полуразвалившиеся пятиэтажки -- с непоколебимой и словно бы не подверженной тлению северной природой, скалами и заливами, прибрежными насыпями и вечным северным морем. Когда нет претензий и позирования перед публикой, когда художник не выдаёт свой стиль за язык бытия, а позволяет бытию говорить на его собственном языке, тогда зритель откликается не на какие-то надуманные теории и идеи автора, а встречается с самой действительностью, и всякий раз такая встреча происходит у каждого человека по-своему. Происходит нечто неуловимое, но единственно важное, какое-то изменение, сдвиг, некое экзистенциальное событие. Это параллельное существование личной драматической истории и вечной не изменяющейся природной стихии, живущей своими законами, красной нитью проходит через весь фильм и, кажется, намеренно подчёркивается режиссёром. Мне это напомнило точно такое же ощущение в книге «Море, море» Айрис Мёрдок. Когда в середине фильма, в один из кульминационных моментов, главная героиня, решившаяся на отчаянный поступок, приходит на берег, на фоне её лица, показанного крупным планом, в море выныривает и плещется огромный кит, который, несомненно, символизирует Левиафана. Морской кит, напоминающий о чудовище-Левиафане, как символ, отражает внутреннее воздействие Левиафана невидимого, выбирающего жертв по собственной прихоти.

Развитие сюжета идёт настолько динамично, что удерживает всё внимание на протяжении 120 минут. Причём, если вначале сюжет раскачивается неторопливо, как будто хочет обмануть неискушённого зрителя картинами ландшафта и заболтать его бдительность семейными неурядицами и сценами пьянства, то вторая половина фильма развивается в темпе остросюжетного триллера. Сильнейшие образы, особенно в исполнении Серебрякова, заставляют погрузиться куда-то на глубину и в этой глубине видеть личность во всём её измерении, в её падении и незащищённости, в страдании и надежде. И на этой глубине естественным образом рождается вопрос о Боге.

Некоторые рецензенты (особенно прот. Крылов) сетовали на то, что в фильме «ничего не сказано о Боге». А мне показалось, что главная тема фильма -- это Бог. Нет, не судьба Иова, не государство, ставшее Левиафаном, не сложности криминальной России, не лицемерие церковников. Это всё фон и предпосылка для главного вопроса, который, кстати, прямо задаёт в одном из эпизодов герой Серебрякова: «Где твой Бог?» И ему отвечают: «А ты какому богу молишься?» И это даёт указание на то направление, в котором следует искать ответ. Можно заметить, что на протяжении фильма герои постоянно задают друг другу в разных ситуациях один и тот же вопрос: «Ты веришь в Бога?» Но никогда не звучит прямого ответа, ни утвердительного, ни отрицательного -- собеседники лишь пожимают плечами, либо отговариваются («я верю в факты»), указывая на неуместность вопроса. Однако всегда создаётся ощущение некоей недосказанности, неловкости, посредством которых обнаруживается провал в подсознание, где этот вопрос живёт и не даёт покоя, даже нарывает, образуя гнойники. Здесь симптоматичной оказывается роль официальной церковной власти: она, насколько это видно из фильма, единственная, кто не задумывается над этим вопросом и у кого ничего не болит. Эта рана мучает алкоголика, мучает изменницу-жену, даже бандюгу-губернатора (он тоже задаёт такой вопрос). Она тревожит и простого сельского попа. Но когда начинает говорить митрополит, и в финале это звучит ужасающим аккордом, всякий вопрос о Боге словно исчезает. Словно его и не было никогда. Не было трагедии, смерти, слёз, преступлений. Не было греха и искупления. Словно Христос не воплотился.

И после этого заключительного аккорда мы снова видим безмолвие природы. И теперь это уже переосмысленная природа. Природа, тихо и смиренно, как Бог, присутствовавшая при всех событиях в рассказанной истории. Мы поднимаемся на новый уровень и видим, что Левиафан, пожирающий этих людей, меняет маски, преобразуется, пожирает каждого своим собственным способом. Но за всеми этими масками стоит настоящий Левиафан -- утрата веры, безверие. Левиафан вздымает свою гриву, когда на зов этих грешников, алкоголиков, блудниц и убийц, Церковь отвечает пустой риторикой, усыпляющей совесть, помпезными шествиями, грандиозными стройками. Она ослеплена лучами Левиафана -- научилась играть, сидя у него на брюхе, и даже не замечает, что первой устремляется с ним на дно. Левиафан -- там, где вместо рыбы даётся камень, где вместо веры -- лицемерие. Где вместо хижины Иова -- белокаменный храм.

Заключительные виды природы говорят о присутствии. Безмолвный океан больше может сказать о Боге в этой казалось бы печальной истории, чем богоустановленные институты, продавшие себя в рабство за лесть и похвалу. Так получается, что океан дарит надежду. Бог сильнее Левиафана, даже если в жизни, как у Иова, всё оказывается во власти последнего.

Недосказанность в фильме только видимая. Мне кажется, фильм пробуждает веру. Веру в совесть, веру в святость, веру в чистоту души. Веру в Бога. Драма, раскрытая в фильме, только кажется личной или социальной. На самом деле это универсальная драма, в которой обнажаются исконные для человеческой души противоречия, свидетельствующие о возложенном на неё бремени выбора между добром и злом.

Есть поговорка, что молодца и сопли красят. Такими «соплями» в фильме оказывается совершенно неправдоподобное изображение духовенства. Карикатурный митрополит то и дело за столом наставляет губернатора на верный путь вымученными и как будто бы написанными заранее фразами, которыми нормальный человек не выражается. Приходской священник сходу начинает, как безумный, цитировать встретившемуся алкоголику пассажи из Библии... (Переписать бы эти эпизоды, я бы даже согласился сыграть митрополита для правдоподобности!) Во всяком случае, неудачность этих эпизодов, мне кажется, не случайна: она органично вписывается в общий экзистенциальный подход режиссёра к реальности. И в этой реальности нет места таинственному бытию Церкви, коль скоро фильм не выражает -- и не может выражать -- подлинного богословия спасения. Поэтому здесь и не надо искать того, чего в этом фильме нет. Но то, что в этом фильме есть, крайне необходимо усвоить сегодня в первую очередь верующим. Режиссёр не подводит к осмыслению отношений между Богом и миром в перспективе церковного бытия, потому что он не богослов; но он показывает, как все эти страдающие и погибающие души попадают в водоворот, устроенный Левиафаном, если Церковь отсутствует. Если она изменяет своей сущности и выступает в роли самого Левиафана. История бесконечно повторяется: именно Церковь в лице своих служителей снова и снова предаёт и распинает Христа. Режиссёр всеми возможными средствами пытается лишь указать на то, что эта проблема актуальна и современна.

Ещё хочу сказать, что многие рецензенты писали о различных несостыковках в сюжете, о нелепом поведении героев, о несовпадениях с «Книгой Иова» и другими библейскими персонажами, об искажении российской действительности, церковной действительности, и прочее. Я всё это оставляю за скобками, потому что эти копания не дают ни малейшего шанса к тому, чтобы приблизиться к пониманию той задачи, которую ставил перед собой режиссёр и которую он выполнил блестяще. В данном случае правда -- это то, что говорит автор и художник. И от этой правды только и стоит отталкиваться.

Тому, кто не смотрел фильм, советую никого не слушать, не читать возмущённых отповедей и рецензий, дышащих праведным гневом и обидой на затронутые «святые чувства», и обязательно посмотреть. После просмотра становится абсолютно ясно, что режиссёр не рассчитывал ни на какие награды, а спокойно снимал то, что ему важно, и рассказывал о том, что для него дорого. В фильме Звягинцева нет никакой обиды для России, потому что показанная действительность, хотя она может быть и утрированна в некоторых моментах, касается не России, -- она касается всякого человека, независимо от национальности и страны проживания. Европейские и американские режиссёры уже давно во множестве снимают подобные социальные драмы, и это свидетельствует о зрелости общества, в котором эти фильмы появляются. Но такого универсального размаха, как в «Левиафане», я всё-таки не встречал. «Левиафан» -- это очень зрелый фильм. Это честный и ответственный, фильм о Боге и о вере. Это фильм о духовной реальности и о том, в каком отношении к этой реальности находится современный человек.

Для меня этот фильм -- праздник.

‪#‎Левиафан‬

Арсений Гончуков https://www.facebook.com/arsenyigonchukov/posts/788284444553808?fref=nf

"Левиафан", безусловно, грандиозный фильм. Сняв его, Звягинцев, на мой взгляд, прочно встает в ряд таких режиссеров, как Герман, Балабанов, Тарковский. И мне кажется, эта картина войдет в историю как главный фильм и нулевых, и десятых. Картин подобного масштаба осмысления, глубины метафоры у нас попросту нет, в нашем времени, о нашем времени. Это такой "Груз 200" про нулевые и десятые. Огромная честная и величественная фреска. Очень скупо нарисованная Кричманом, без единой затянутости в каком бы то ни было кадре, лаконичная, перфекционистская, точная - я посмотрел фильм на одном дыхании. Однако более всего потрясли именно актерские работы, они блистательны настолько, и так, что работы в таких фильмах становятся лучшими работами артистов в кино. Актерские работы в фильме - настоящее режиссерское чудо и в русской режиссуре - эталон. Ни единой фальшивой ноты, при том, что у нас фальшивят целыми фильмами и, что самое печальное, этот фальшак мало кто различает и замечает. Но у Звягинцева актерские работы не просто европейского уровня, а мирового. А это, к слову, и есть режиссура. Да. Есть маленькое "но" у меня. С одной стороны мне жаль тех, кто окончательно за последний год ебанулся и рассматривает фильм с точки зрения политической конъюнктуры и выискивает в фильме "фестивальное", "либеральное" и вот это все. Таких откровенно жаль. С другой стороны, многие вещи мы не можем понять, в силу личной оптики, стишки Пушкина тоже современники недолюбливали, нет пророка в своем отечестве. Люди будто не кино посмотрели, а статус у модного политолога прочли, и все, пошла голова по швам. Мне неведомо, зачем понадобилось умному и тонкому Звягинцеву так точно копировать патриарха, и зачем он сделал так, что его герой пьет водку из горла одну за другой, слишком по-русски, на экспорт, слишком. Или упоминание, косвенное, про Пусси. Хотя, впрочем, хотелось бы спросить, а кто не пил из горла водку? Стаканами? Я - пил, из горла, помню, две бутылки и сразу в реанимацию. Это - нормально. Не знаю, зачем это надо было режиссеру, но мне не хочется верить, что это фестивальная конъюнктура. Да, снимать кино про свое время - на мой взгляд, большая ошибка творца. Но опять же... Вот честно, здесь у меня нет однозначной позиции и мнения. И я бы предостерег торопливо, с визгом и улюлюканьем, потными пальчиками щипать и тыкать в авторов фильма, так как у этой вещи временной масштаб совершенно иной. И уж тем более, эти детали, которые напрягают нас, современников, не отменяют величие метафоры, которую раскрывает фильм. Не знаю, там много, но то, что на месте некогда счастливой и красивой семьи вырастает могильная плита храма-новодела - за эту пронзительную, страшную, и новую правду - можно простить очень многое. Это гораздо более по-русски, чем пить водку из горла. И это по-настоящему жутко, исторически - жутко. И за эту боль и этот голос - спасибо.

Показания свидетеля:

Владимир Киевский https://www.facebook.com/slava.rabinovich.9/posts/815643245163658?comment_id=815730335154949&offset=0&total_comments=27

Редко что комментирую, так как херню всякую не стоит обсуждать, а в темах затрагивающих душу постоянно срываюсь на мат.Постараюсь сдержаться, если что отредактирую. Посмотрел "Левиафан", только что. Это даже не кино, а реальная жизнь. Но только она слишком ;

Сейчас думаете скажу жесткая и не совсем правдивая.

А вот и нет, эта история даже слишком мягкая и такая, рафинированная. Вот вам немного историй примерно из тех мест (я оттуда родом).

Вытаскиваешь взглядом из толпы трех мужиков, в лучшем случае двое это сидельцы (которые когда то освободились но так и не смогли уехать на «большую землю» по разным причинам) и один местный абориген, не успевший ещё определиться на зону, опять же по разным причинам. А в худшем (обычно) случае, все трое уже топтали тайгу в прошлом. Так вот из этих троих, опять же в лучшем случае двое наркоманы ( причем самые грязные, которые варят «химку на кухне из такого говна, что воняет не на всю квартиру, а на весь дом), а один выпивоха. В худшем все трое нарики. Как вам зарисовка? А вы не видели никогда нарика, который варил «кашу», засох, упал лицом в кастрюлю, сварился и умер. А я видел.

Еще одна зарисовка. Девушек (женщин) с тех мест, если они умудрились не уподобиться первым персонажам, при встрече с более менее опрятным здоровым мужчиной, к концу вечера не будет интересовать как близко вы знаете, дружите или в каких родственных связях состоите с её мужем. Они секса не видят годами ( так что чистое здоровье)

А вот картина, освобождается (откидывается) жулик с зоны и видит как чел, освободившийся за пол года до него стал звездой местного масщтаба, со всеми атрибутами ( машины, золото, и т. д. БРИГАДа), бизнес у него он тормозит Белазы, сливает с них по беспределу, топливо и продает на заправки и даже на предприятие, которому принадлежат эти Белазы. Но за полгода размяк «бизнесмен», перестал быть голодным, бдительным и Жулик устраивает «Гарлем», собрав таких же голодных и не так давно откинувшихся, убивает основных из банды «бизнесмена».Убивает не совсем красиво, из обреза в лицо или кухонным ножом раз тридцать ( он по другому не умеет).Теперь он продает топливо.

Так вот смены этих жуликов с периодичностью в полгода- год , я наблюдаю больше двадцати лет на своей малой родине.

Или вот история, заходишь в бильярдную, все столы заняты, все отдыхают, а хозяева , три брата ( редкие для этих мест персонажи, пытающиеся относительно честно зарабатывать на жизнь) сидят с ружьями и им повезло что их трое, могут отбиться, они реально периодически отстреливаются. В последний приезд, год назад (родители всё никак не могут покинуть РОДИНУ), встретил в этой бильярдной пару дитятей, для которых я по молодости был царь, просились забрать с собой, за пять сотен в месяц, готовы были на всё что угодно (делать красиво и не красиво). И надо же, этим летом я встретил одного из этих упырей в Луганске. ОН нас русских приехал защищать.............

Из моих одноклассников, друзей по спорту и жизни, той молодой, из тех кто не смог вырваться из этого болота, осталось пару человек по определению ---ЧЕЛОВЕК. Остальные либо закопаны, ( тайга большая) либо заколоты (шприцов много), либо сидят ( население зон больше чем население региона). Вторую категорию я не беру, это как другой вид. (Мэры, мусора, прокуроры, судьи, чиновники разного пошиба.) Друзьями их не считаю и надо же какие они все живучие.

Я к чему всё это пишу, вы представляете , какая там безнадёга, будущего у людей просто нет и как в этом фильме есть вторая категория людей. Мэры, мусора, прокуроры, судьи, чиновники разного пошиба. Они посреди этого без исхода , на меринах и лексусах ездят по бездорожью, в туфлях ( из крокодила) ходят по грязи, в домах лопающихся от барахла живут жрут--жрут и живут. Для них заработать, это значит освоить (спиз_ить) до конца календарного года, а то в следующем году финансирование уменьшат или отмазать утырка от зоны (статья не имеет значения, главное наличие КЭШа и отсутствие резонанса) или разрывать на запчасти город, область, страну, короче --Вверенную территорию.

6 ч. · Нравится · 22

Владимир Киевский https://www.facebook.com/slava.rabinovich.9/posts/815643245163658?comment_id=815730658488250&offset=0&total_comments=27

Так что господа хорошие, осуждающие фильм за не слишком красивую, Россию , скажите спасибо Звягинцеву, что показал её в серых, а не чёрных красках, иначе весь мир подумал бы что это фильм ужасов и не оценил бы его и спасибо актерам---браво.

А чем отличается история фильма от истории с Ходорковским ( я не являюсь его поклонником), просто другая проекция и масштаб а суть та же, можно только фон менять, Север, Сибирь, Москва, Питер,,Украина, Киев, и т. д.

Короче приезжаешь в любой город и там свой "Левиафан" и что самое страшное они уже ничего не бояться (кроме вышестоящего руководства) и все моральные ориентиры у них просто выдраны из головы. И ни что их не остановит ( только не говорите про закон, конституцию, кодекс.--- в данном случаю сознательно пишу с маленькой буквы) кроме как страх потерять свою никчемную жизнь, не абстрактно, а СИЮМИНУТНО под дулом автомата, тут они вспоминают про мораль, человеческие ценности, про все равны перед законом и богом, а нет. Перед богом сначала. Я это понял летом в Луганске.

Вот что страшно, невозможность наведения хоть какой то справедливости без нарушения ЗАКОНА.

И вот это, как вам . Скажи теперь что ОН не фраер. http://www.znak.com/moscow/articles/16-01-12-00/103433.html 

Согласен на все сто :

Российское руководство, они почти все мульти-миллиардеры, и уж точно все миллиардеры, причём долларовые, и не при помощи заработанных, а при помощи украденных денег. Но при этом инстинкта самосохранения -- ноль. Преступно-агрессивные и преступно-безответственные экономические, финансовые, политические и юридические дегенераты

13-01-2015 14:27:00

Все давно сдохло, включая левиафана, -- вот что самое страшное

«Левиафан» режиссера Андрея Звягинцева получил премию «Золотой глобус» как лучший иностранный фильм года

Информационных поводов до российской премьеры «Левиафана», намеченной на февраль, как минимум два. Во-первых, он получил премию американских кинокритиков, а 15 января, уж будьте уверены, войдет в шорт-лист иностранных кандидатов на «Оскара». И на самого «Оскара» у него прекрасные шансы

^{«Левиафан». Кадр из фильма}

^{*«Учись, мы смешные» -- англ.}

Информационных поводов до российской премьеры «Левиафана», намеченной на февраль, как минимум два. Во-первых, он получил премию американских кинокритиков, а 15 января, уж будьте уверены, войдет в шорт-лист иностранных кандидатов на «Оскара». И на самого «Оскара» у него прекрасные шансы: в последнее время там побеждали картины много слабее и, так сказать, несвоевременнее. А во-вторых, его пиратским образом выложили в Сеть за месяц до российского показа, хотя отдельные счастливцы видели ее в Каннах, на «Кинотавре» и нескольких московских показах для избранных.

Александр Роднянский, один из продюсеров фильма, полагает, что его выложил в Сеть кто-то из отборщиков: честно говоря, на месте Роднянского и Мелькумова я бы только радовался.

В нынешних обстоятельствах шансы «Левиафана» на широкий российский прокат -- if any -- исчезающе малы, а так есть надежда, что его увидят хоть в тех же северных провинциях, в которых и о которых он снят. Конечно, такое красивое кино (оператор Михаил Кричман) надо смотреть на большом экране, но такая возможность будет явно не у всех, так что пиратам спасибо. Иногда мне даже кажется, что Роднянский с Мелькумовым всё поняли и сами растиражировали кино, которое в противном случае запросто могло остаться легендой, даже получив «Оскара». Ведь «Золотая пальмовая ветвь» за сценарий у него уже есть, а намеченная в октябре российская премьера отодвинулась на три месяца.

Как бы то ни было, я посмотрел самую титулованную, ожидаемую и качественную российскую картину последнего времени.

«Левиафан» -- мрачное и сильное кино, по которому когда-нибудь будут судить об атмосфере путинской России. Те, кто в ней не живет, судят уже сейчас.

Он несколько созвучен -- бессознательно, потому что долго делался, -- раньше вышедшим «Майору» и «Дураку» Юрия Быкова или, допустим, «Жить» Сигарева, но сделан на порядок лучше: «Майор» и «Дурак» -- качественная кинопублицистика про коррупцию и раздолбайство, а «Левиафан» -- все-таки про страну и где-то даже про человечество. Фильм Сигарева -- интересный режиссерский опыт талантливого драматурга; «Левиафан» -- хорошее европейское кино, с лейтмотивами, образами, мощными актерами, точными диалогами и долгим послевкусием. Звягинцев -- пока единственный, кто отважился высказаться об отпадении России от Бога и о том, какую роль сыграла в этом официальная церковь, -- за одно это фильм можно было бы назвать выдающимся событием и отважным поступком, но отвагой, слава Богу, его достоинства не исчерпываются.

^{«Левиафан». Кадр из фильма}

Это кино производит впечатление, да, и все-таки к этому впечатлению примешивается раздражение, в причинах которого поначалу не хочется разбираться. Дело в том, что по фильму действительно можно судить о состоянии страны, он совершенно ей адекватен -- и потому вызывает столь же неоднозначные чувства. Он так же, как она, мрачен, безысходен, вторичен -- как и Россия вечно вторична по отношению к собственному прошлому, -- внешне эффектен, многозначителен и внутренне пуст. Как и в России, в нем замечательные пейзажи, исключительные женщины, много мата и алкоголя, -- но при сколько-нибудь серьезном анализе сценарные ходы начинают рушиться, образная система шатается, а прокламированный минимализм (использована музыка Филиппа Гласса) оборачивается скудостью, самым общим представлением о реалиях и стремлением угодить на чужой вкус. Это типично русская по нынешним временам попытка высказаться без попытки разобраться -- спасибо «Левиафану» и за то, что он назвал многие вещи своими именами, и все-таки увидеть в Звягинцеве наследника сразу двух великих режиссерских школ -- социального кинематографа 70-х и метафизического кино Тарковского -- мне пока никак не удается.

Для Тарковского он поверхностен, для социального кино -- обобщен и невнятен; этот грех был заметен уже в «Возвращении» (кстати, «Елена» в этом отношении кажется лучше, скромнее, проработаннее). Выстреливая по двум мишеням, Звягинцев по большому счету в обоих случаях промахивается.

Наверное, это не его вина. Наверное, настоящее кино о путинской России будет снято, когда этот период истории закончится, -- тогда отпадут цензурные ограничения, а многое увидится на расстоянии. Спасибо и за то, что есть, -- но вот беда: главная метафора картины досадно расплывается. Если Левиафан -- государство, то не государство же виновато в том, что эти люди «так живут», да и вообще не очень понятно, чем они лучше этого государства: почти все второстепенные герои с их фальшью, отсутствием морального стержня, корыстью, стукачеством и алкоголизмом идеально ему соответствуют. А если, как в книге Иова, речь о миропорядке вообще, о том, что мир и есть глобальная мясорубка, и обнаружить в жизни смысл так же невозможно, как уловить удою левиафана, -- не ясно, при чем тут, собственно, Россия и всякого рода конкретика.

Читайте также:

Андрей ЗВЯГИНЦЕВ: «Если бы мы заканчивали бунтом, зритель бы удовлетворенный вышел из зала»

Интервью режиссера «Левиафана» и рецензия на фильм киннобозревателя Ларисы Малюковой

Не думаю, что пересказ фабулы может сойти за спойлер. Мэр маленького северного города, известный, однако, масштабным воровством (столичный адвокат привозит ему папку компромата, и диалог адвоката с мэром почти дословно копирует разговор Бендера с Корейко), хочет срыть ухоженный домик главного героя, золоторукого автослесаря Николая, дабы построить на его месте что-то личное, своекорыстное -- не то резиденцию, не то совместную с иностранцами гостиницу (здесь тоже невнятица). Непонятно, правда, чем один кусок пустынного берега лучше любого другого: места полно, строй где хочешь; добро бы, он домик с верандой хотел отжать -- ан нет, он его эффектно разрушает ближе к финалу. Все равно что садиться на рельсы и говорить: «Подвинься», -- да уж ладно, поверим в эксклюзивность именно этого клочка неласковой северной земли.

Чем конкретно грешен мэр, что там в папочке -- нам даже не намекают: у нас ведь притча, универсальное высказывание. Мэра в колоритном -- даже гротескном -- исполнении Романа Мадянова приказано считать абсолютным злом; допустим. Такие же персонажи театра масок -- злобная прокурорша, брутальный начальник местной милиции, соглашательница-пиарщица (если она пиарщица, а то из единственной сцены совещания злодеев это опять же не ясно; опознал ее по слову «конструктив»).

^{«Левиафан». Кадр из фильма}

Алексей Серебряков -- один из лучших актеров современной России -- героически пытается насытить роль живым содержанием, но, кажется, даже о библейском Иове мы знаем больше, чем о Николае. За что нам его любить, собственно, где тут пространство для любви и сострадания? Вот он говорит о местном гаишнике: монстр, мол, двух жен на тот свет спровадил, -- но не знаю уж, сознательное это совпадение или нет, сам-то он по факту тоже двух жен спровадил на тот свет, хотя в обоих случаях ни в чем не виноват. Просто это так выглядит со стороны. За что его сын Роман так люто ненавидит мачеху? Почему эта мачеха -- в хорошем, но опять же энигматичном исполнении Елены Лядовой, -- бросается в койку московского друга-адвоката, и это бы ладно, тут-то муж ничего не узнает, но она ведь еще и на пикнике голову теряет, отдается герою Вдовиченкова чуть ли не на глазах у пьяного супруга! Женщина с суровым северным опытом жизни, отлично представляющая характер мужа и его собутыльников, стремительно разрушает свою жизнь -- оно, конечно, пьяная баба себе не хозяйка, но, судя по легкости, с какой она опрокидывает рюмку, есть у нее некая толерантность к алкоголю? Самоубийство после примирения с мужем (а не после бегства любовника) еще менее поддается осмыслению: оно, конечно, если столько пить и драться -- не выдержит никакая психика, но вот она только было поняла, что мужу без нее полная погибель, вот она вроде бы и отдалась ему в погребе, -- а с утра вдруг осознала, что дальше так жить не может? Психологические выверты, конечно, всякие бывают, но когда их слишком много -- смысл начинает хромать; с чего вдруг мэр перестал бояться разоблачений адвоката? «Пробил» его по своим каналам? -- но папочка-то настоящая, он при нас ее просмотрел и не на шутку перепугался.

Разумеется, лицо нашей власти на всех этажах одинаково, это лицо наглое, и при малейших попытках сопротивления эта власть сначала дико пугается, а потом набирается прежнего хамства, как и было после Болотной. Но неужели для обретения прежней самоуверенности ей достаточно услышать пасторское слово?

Или тут какая-то тайная слабина адвоката, о которой нам не рассказали? Впрочем, за всеми этими частными вопросами скрывается один, куда более общий: неужели действительно власть виновата в том, что все герои картины друг друга ненавидят, адски пьют, ни во что не верят и все терпят? Ведь Николай и попытки сопротивления не делает: один раз за ружье схватился да на мента наорал; конечно, нынешняя Россия в самом деле бессильна и далеко зашла по пути разложения, -- но тогда где, собственно, левиафан? Может, его и нет давно: и не зря в картине периодически появляется огромный китовый скелет, словно отсылающий к мертвому морскому чудовищу в финале «Сладкой жизни»?

^{«Левиафан». Кадр из фильма}

Все давно сдохло, включая левиафана, -- вот что самое страшное; но до этой констатации фильм Звягинцева, боюсь, недотягивает. Слишком в нем много чисто русского стремления понравиться: и упоминанием о Pussy Riot, и вечными штампами насчет русской провинциальной жизни;

нет слов, хороший экспортный продукт сейчас донельзя необходим деградирующему российскому кино, да вот с Николаем-то что делать? С адвокатом Дмитрием? С мэром? Мальчику Роману, хотя он и злой мальчик, здесь еще жить, -- а какая тут может быть жизнь, непонятно. Чтобы эта жизнь продолжалась и выруливала из болота, ее как минимум надо знать. Пока же российское кино делается на уровне ощущений -- и ощущение стыдного бессилия Звягинцев передал блистательно; беда в том, что это и его собственное бессилие.

Впрочем, адекватность тоже не последнее дело.

Автор: Дмитрий Быков

Постоянный адрес страницы: http://www.novayagazeta.ru/arts/66790.html

http://russ.ru/layout/set/print//Mirovaya-povestka/Leviafan-u-nog-patriarha-Nikona

Левиафан у ног патриарха Никона

Про кино

Алексей Миноровский

Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали. (Аввакум Петров. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное»)

В многосерийном телевизионном фильме Николая Досталя «Раскол» (2011) роль патриарха Никона исполнил Валерий Гришко, в последние годы достаточно востребованный для создания на экране образов людей власти. В немецкой картине «Отель Люкс» (2011) актер сыграл Иосифа Сталина, в картине Карена Шахназарова «Белый Тигр» (2012) - полководца Георгия Жукова. Пусть читателя не смущает откровенная пародийность германской киноленты или едва ли не гипертрофированная метафоричность отечественной «танковой» легенды. Образ есть образ, типаж есть типаж. Высокий, статный, величественный - вполне отвечающий современному представлению о вочеловечивании власти в России прошлого и настоящего.

Был удостоен Гришко приглашения и в номинированную на «Оскара» кинокартину Звягинцева «Левиафан» (2014), в которой сыграл одну из самых значительных ролей второго плана - роль «Архиерея», духовного наставника и покровителя «Мэра города». Присутствие актера в этих фильмах - о современности и расколе XVII века - позволяет провести формальную параллель между созданием портретов иерархов русской церкви в прошлом и настоящем, параллель между различным прочтением режиссеров роли духовных лидеров в обществе допетровском и обществе наших дней. Нельзя не отметить, что существует и идейно-тематический пласт, приводящий действия обоих произведений к единому знаменателю - клубку тех нерешенных для русского общества вопросов о соотношении между абсолютом власти и свободой личности, между правом на протест и религиозным смирением.

Пропасть, разверстая событиями Раскола, до сих пор собирает страшную жатву - начиная от старообрядческих гарей, пугачевщины, народничества середины XIX века, а затем кровавых событий Гражданской войны, сталинских репрессий. И даже дело Pussy Riot, как бы вскользь упомянутое в фильме Звягинцева, есть все то же свидетельство пронизывающего русское общество сверху донизу раскола.

В переломные моменты истории в эту пропасть срываются целые поколения и сословия; в годы «тихих» времен в нее, как в мясорубку, обычно попадают правдоискатели-одиночки, такие как дворянин-старовер Евдоким Михайлович Кравков, блестящий флотский офицер екатерининской эпохи, арестованный за ношение бороды и мужицкого кафтана, а затем отправленный на каторгу за проповедь староверия. Или же такой, как главный герой «Левиафана» - Николай Николаевич Сергеев, простой житель из российской глубинки, чья вина состояла только в том, что его дом оказался на присмотренном местным начальством под новую церковь месте, что закончилось для Сергеева смертью жены и заключением в колонию строгого режима.

Фильм Звягинцева сам по себе скроен исключительно плотно. В нем цельно все - видеоряд, упругость интриги, наполненность метафорами, музыкальное оформление. И вместе с этим «Левиафан» - исторический фильм, поскольку в основе своей имеет не только конкретно-исторический подтекст, но и позволяет провести множество нитей в историческое прошлое России трех последних столетий. Эти нити ценны еще и тем, что являются своеобразными проекциями вопросов, вопрошанию которых посвятила себя русская классическая литература XIX века.

1

А все то у Христа тово-света наделано для человеков, чтоб, успокояся, хвалу богу воздавал. (Аввакум Петров)

В годы своей сибирской ссылки довелось протопопу Аввакуму побывать в Даурии - во время похода не только испытывая тяжелейшие лишения, но и не переставая любоваться красотой местной природы и многообразием животного мира. Его «Житие» содержит ряд удивительно реалистичных описаний, свидетельствующих о замечательном художественном чутье их автора. Иначе прочитывается эта же самая красота природной подлинности в «Левиафане» Звягинцева. Она способна не только очаровать, но и раздавить человека своим величием. Полярный день, в неясном свете которого проходит все действие фильма, делает человека совершенно уязвимым: нет той спасительной темноты, под которой он мог бы спрятаться если не от Бога, то хотя бы от самого себя.

Все герои фильма глубоко несчастны, все пытаются куда-то деться, исчезнуть «куда-нибудь отсюда» по воле счастливого случая: хоть в Москву, хоть в Америку. «От себя не уедешь, а от тебя - да», - заявляет своему мужу Анжела, та самая, с которой и началось, судя по всему, обвинение Николая в убийстве. И если не перенестись наяву, то что-то сдвинуть во внешнем мире, нарушить этот чудовищный гнет бытия, под тяжестью которого замерло все живое. Гражданский долг воззвал ее заявить на супруга погибшей подруги, гражданский долг заставляет ее попытаться взять опекунство над сыном того, кого она обвинила. Это не только компенсация вины, но и самоопределение в отношении Правды и Истины, о которых так много рассуждений в фильме, и которых нет ни в едином кадре, одни лишь скелеты погибших кораблей и животных, развалины человеческих построек, лицемерие да лукавство, нищета и страдания. Желание восстановить справедливость в отношении друга заставило Дмитрия, московского адвоката, пойти на открытый шантаж представителя власти, что развязало само по себе многие трагические ниточки повествования. Наконец, стремление искупить вину, строительство Храма, следование Долгу, каким он самому себе представлялся благодаря наставничеству Архиерея, двигало Вадимом Сергеевичем, Мэром города Прибрежный. Городской голова по форме, а по сути своей - самочинный местный царек, крепко-накрепко встроенный в вертикаль того образования, что уверенно называется Архиереем «Любая власть От Бога».

И вместе с этим опустошенность, сквозящая в каждом кадре «Левиафана», - это именно та страшная слепота человека без Бога, о которой пророчествовал Аввакум и которую он всеми силами пытался предотвратить. «А человек, суете которой уподобится, дние его, яко сень, преходят; скачет, яко козел; раздувается, яко пузырь; гневается, яко рысь; съесть хощет, яко змия; ржет зря на чюжую красоту, яко жребя; лукавует, яко бес; насыщаяся довольно; без правила спит; бога не молит; отлагает покаяние на старость и потом исчезает и не вем, камо отходит: или во свет ли, или во тьму, - день судный коегождо явит». (Аввакум Петров).

Главный герой кинофильма - человек отнюдь не праведной жизни, состоящей из череды потерь и разочарований. Его родители умерли, он потерял сначала мать своего ребенка, потом дом, потом сына, готового уйти из семьи, а в конце концов - и любимую женщину, и свободу. И за каждой чередой мелких и суетных поступков сквозит слабость, безверие, опустошенность, отчужденность от самого себя. В образе главного героя зритель, пожалуй, не сможет увидеть ничего привычного из того, чему он по-человечески готов сопереживать, скорее, только пьянство, грубость, уныние, распущенность. Но Николай - тот человек, который стоит на пороге собственного преображения. В конце его человеческого тупика возможен только свет, иначе нет ни смысла, ни Бога. И это та грань, за которую решительно невозможно переступить. Страдания Николая не могут не быть той страшной ценой, которую платит человек за свою Веру. Иначе - только смерть, пустота и ничто.

2

Увы, бедные никонияня! погибаете от своего злаго и непокориваго нрава! (Аввакум Петров)

В последние годы больше внимание в научном мире привлек к себе феномен старообрядчества - как в историческом, так и в современном плане. Старообрядчество вновь находится в поле исследовательского интереса. Никонианство же - изнанка староверия, «другая» сторона Раскола, слитая с властью и государством, остается пока нетронутой.

Что унесли с собой староверы в скиты, в изгнание, в скрытые от глаз «внешних» часовни и молельные - теперь открывается все более и более отчетливо. Но что приобрели в негативном плане «мы», оказавшиеся на этой «официальной» стороне «нового обряда», что мешает нам самим соединиться со староверами в церковном единстве, - об этом общество пока не задумывается. Пьянство, разврат и прелюбодейство, лень и беспомощность - от всего этого старообрядчество как особый религиозный мир прочно защищено. Другими словами, страшное бремя «никонианства» до сих пор остается нераспознанным. Вне исторических и социально-критических оценок находятся и его ростки, в своем развитии превратившиеся в настоящие метастазы болезней всего русского общества.

И фильм Звягинцева представляется едва ли не идеальным поводом хотя бы для начала подобных размышлений. Такими ли мы хотим видеть своих Пастырей, какими они изображены режиссером? Такую ли Власть мы представляем себе в настоящем и будущем? На что способна она в своей вседозволенности, где ее пределы и каковы потребуются новые жертвы, если ей вновь захочется что-то «построить»? Как ее исправить, как повлиять на эту закрытую касту мелких узурпаторов «на местах», которая даже возглас справедливого негодования воспринимает исключительно в контексте «кому это выгодно»? И что в этих вопросах нового, если они неоднократно повторены русской классической литературой, живописью, самой жизнью?

Протопоп Аввакум всего себя посвятил сопротивлению тому складывавшемуся типу власти, который мы наблюдаем сейчас со всей беспощадной очевидностью. Образ самого опального протопопа содержит одно важное противоречие. С одной стороны, он был гоним и притесняем, а с другой - даже в рядах противников пользовался невероятным уважением. Потому что тогда присутствовало в обществе еще нечто общее, что лежало на весах истории, то, что сгорело вместе с протопопом в пустозерском костре, но что позволило, по словам великой легенды, обратить искры этого костра в миллионы истинно верующих.

Николай Николаевич Сергеев - безусловно, один из таких безвинных мучеников, кто опален все тем же страшным пламенем костра Раскола, чья жизнь сама по себе просто брошена в пекло. Но что дальше? Человек, не видящий Бога сейчас, не способный понять Его слово, отправляется в Ад русской тюрьмы, словно на свидание с Огненным ураганом, в который обратился Сам Господь. Что надо для современного человека, зажатого в страшных тисках государства, быта и пьянства, какие потрясения необходимы для того, чтобы понять свет Истинной веры? И такую ли цену мы готовы платить, чтобы обрести веру? Нужна ли вера современному человеку, если он ищет не спасения, а комфорта? Достаточен ли облеченный в художественную форму пример «из жизни», или каждому необходимо свое искупительное страдание? Ведь невозможно себе даже вообразить, что все страдания главного героя окажутся «зря», что он всего лишь очередной сгоревший в этом великом русском костре. И когда придет наша очередь встать лицом к лицу с этим костром - кем окажемся мы сами и что будет Потом? Да и чем же таким велик тот костер, огонь которого пожирает людей слабых и неумело распорядившихся своей жизнью?

Староверие Сергеева - это староверие проснувшегося русского мужика, который не готов смириться с тем, что его сломают через колено в угоду властям. Что будет дальше? История открыта. Это его путь. Никому не было дано знать, что после раскола староверие обратится в мощнейшее народное движение, чей расцвет начался тогда, когда казалось, что никогда ему уже не воспрять. В Сергееве вполне заметен тот «простой» русский мужик, которого искали Толстой, Достоевский, Аксаков, а не находя, придумывали своего собственного.

3

Таже ин начальник, во ино время, на мя рассвирепел, - прибежал ко мне в дом, бив меня, и у руки отгрыз персты, яко пес, зубами. (Аввакум Петров)

Человек Власти в исполнении Романа Мадянова, как и всегда, бесподобен. Выдающиеся актерские способности позволили актеру сыграть майора Харченко в «Штрафбате» (2004), министра МГБ Абакумова в снятом по роману Солженицына сериале «В круге первом» (2006), боярина Бориса Ивановича Морозова в «Расколе» (2010). Этот типаж «местного деспота» хорошо знаком любому, кто хотя бы несколько лет прожил в России. В этом типе сочетаются крепкий ум и беспринципность, талант управленца и легкость стяжания собственных выгод. Таким мы видим и мэра города Прибрежный: бандитские замашки легко соединились с умением почувствовать «ситуацию момента», а хитрость и жадность сочтены с сомнительными потугами совести, ищущей покоя душе, а не отвращения от греха.

И этот же тип власти мы встречаем на страницах «Жития протопопа Аввакума» - таков и григоровский начальник, от собственной злобы покусавший священника до крови, и воевода Пашков, «фарисей с говенной рожею», мучитель Аввакума в Даурском походе, истязавший не только протопопа физически и морально, но и проявлявший бессмысленную злобу в отношении всех подчиненных ему казаков и местных жителей. И, как видно, - это есть русский исторический тип, полновластие которого не только не ограничивалось официальной церковью, но и всячески поощрялось. Как с ним бороться, как противостоять ему? В русском обществе нет ответа на такой вопрос: он унесен Аввакумом в огненном вихре собственного костра. Только он один знал - едва ли не последний из всех нас, русаков, - как бороться с этим выдающимся типом местного деспота. Милосердие, кротость, стойкость, прощение - вот были секреты Аввакума, но после его мученической смерти ими умеют пользоваться едва ли не только одни староверы. В «новообрядном» обществе секрет этот неизвестен. Утрачен вместе с отвержением Аввакума. Как не дать снести свой убогий домишко, как не позволить отнять бизнес, как не потерять квартиру, если на твой «живот» положил глаз кто-то из такого «начальства»?! Воевать, как в американском боевике? Задаривать взятками? Искать управу «наверху»? Нет, нет ответа! Что нам скажет на это Аввакум? Мы не понимаем! Вот он пишет в своем Житии: «хотел на Пашкова кричать: "прости!" - да сила божия возбранила, - велено терпеть». - Как, как, - спрашиваем мы себя, - как это «терпеть», когда все, все до последнего отбирают?! И какая такая «сила божия» внутри нас может нам что-то возбранить? Это - как? Есть власть, которая «любая власть от Бога». Как с ней быть? Аввакум знал, за то и держался со всей стойкостью исповедника. Мы - нет, мы не знаем.

4

И с тех мест царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я стал говорить; любо им, когда молчю, да мне так не сошлось. (Аввакум Петров)

За спиной Мадянова-мэра стоит другая власть, - власть духовная, власть наставляющая и учащая. В этом образе мы видим самый настоящий «никоновский» тип, так замечательно сыгранный Гришко. Проповедь, звучащая в одной из заключительных сцен, словно уносит нас во времена Раскола, вот только противостоять изнутри этой обновленной Церкви уже никто не в состоянии. Наоборот, зритель видит единство, сплоченный мир местного общества, состоящий из начальства, чиновников помельче, представителей духовенства. Это и есть та церковь, которая возводится на месте старого, скособоченного домишки Николая Николаевича, в котором жили его деды и прадеды. Экскаватор пожрал его, как жерло державинской вечности, и над всей округой словно воспарил церковный новодел. Это снесена и втоптана в грязь его персональная «древняя Русь» в образе фотографий родителей, книг и домашней утвари.

Хорошо это или плохо? Погиб человек, пропал за грехи свои, воздалось ему за убийство жены? Но уцелело место, на котором теперь возглашается Истина. Каков на самом деле смысл финальных кадров кинокартины?

Или же мы узнаем все тот же глубоко трагический образ русских реформ, когда, сметая людей как сор, возводится нечто новое, во благо и во имя человека? Продолжается ли дело Петра, заложившего первые камни великого русского государства - Империи, или же по прихоти фарисеев у власти рушится частная жизнь «простого человека», случайно оказавшегося на пути этого великого строительства?

Патриарх Никон, чья грозная и величественная фигура озарила своим роковым светом начальные страницы современной российской истории, - вот одно из главных действующих лиц всей нашей русской драмы. Валерию Гришко легко было сыграть роль Архиерея - эти осанка, тембр голоса, повадки и жесты, безусловно, хорошо знакомы актеру со времен съемок «Раскола». Узнаваем даже посох - символ власти. Нужно было только вновь нащупать в себе тот проверенный образ. И актеру это вполне удалось. В Архиерее внимательный зритель без труда признает Никона, но не только по голосу и фигуре, - по самой идейной роли.

Патриарх Никон как тип правителя, как идеал сокрушителя старины и строителя новизны, изящно вписывается в сложную панораму современного мироустройства и нравов «Левиафана». Никон-«Архиерей» проповедует, наставляет, его усилиями держится человеческий мир: он над всеми и во всех. Это к его ногам брошено тело кита, словно древнего библейского зверя, исчерпавшего свою мистическую силу. Нет, конечно, Никон не мистик - он администратор, управленец, его власть сильна тем, что оправдывает и оформляет насилие. Он вообще демиург власти сильных. Ему хорошо известно, как объяснить отчаявшемуся чиновнику, что эта власть требует только силы - от каждого на своем месте. Нельзя быть слабым - потому что враг не дремлет. И этот «враг» очень легко читаем - это и враг «рода человеческого», и «враг народа». Соединение в понимании чиновника этих двух «врагов» способно придать власти невероятную силу - силу защищать самое себя в состоянии практически сакрального исступления, ни на миг не забывая, что «любая власть от Бога».

* * *

«Левиафан» как фильм о человеке и власти, о границах между волей и правом, фильм о соотношении греха, вины и искупления, сам по себе выходит за рамки кинематографического искусства и, как явление самой жизни, свидетельствует о колоссальном внутреннем расстройстве, очередная волна которого вновь накрывает Россию. Время страдающих правдоискателей-одиночек заканчивается. Ему на смену идет время страдающих поколений.

Иллюстрации:

1. Протопоп Аввакум и воевода Пашков. Кадр из фильма "Раскол" (2012)

2. Неизвестный художник. "Патриарх Никон с клиром" (1660-е гг.)

3. Милорадович С.Д. Путешествие Аввакума по Сибири (1898)

4. Мясоедов Г.Г. Сожжение протопопа Аввакума (1897)

5. Роман Мадянов в роли Бориса Морозова. кадр из фильма "Раскол" (2012)

6. Валерий Гришко в роли патриарха Никона. Кадр из фильма "Раскол" (2012)

21.01.15 14:38

http://www.mk.ru/social/2015/01/29/leviafan-eto-provokaciya.html

«Левиафан» - это провокация Которая всем нам очень нужна Сегодня в 20:37, просмотров: 2712 В 2002 году, в лето вынужденного профессионального безделья, мы с Сергеем Цехмистренко снимали первую в нашей жизни документальную зарисовку «Русские грабли». (Никаких, упаси Господи, параллелей с «Левиафаном» - философской эпопеей, снятой признанным профессионалом и, что приятно, моим знакомым.) Около 60 тысяч долларов отважился тогда вложить в попытку двух безработных репортеров один интеллигентный олигарх ельцинского еще призыва, который бы точно предпочел, чтобы сейчас его имя в этом контексте не прозвучало. Оно и не прозвучит, поскольку не в именах дело. Мы хотели сделать кино о природе человеческой усталости от жизни. О том, почему одни, кому однажды Бог дает, казалось, все, при серьезном испытании (бедностью, безработицей, завистью, обидой) за месяцы спаиваются и превращаются в полных моральных уродов. Перестают быть рабочими, директорами, водителями, врачами, библиотекарями и деградируют настолько, что вымирают целыми некогда преуспевающими поселками. Одного дядьку мы, помню, нашли прямо у дороги с полупрозрачным цветом кожи. Он пошел за грибами, но нашел водку, заснул и стал пиршеством для комаров. Кровь его, как пошутил его же приятель-мент (они там все философы) «не пропала зря, а уже кормит тысячи душ маленьких вертолетов». Раньше там был Леспромхоз, и работы хватало на всех. Люди покупали машины и даже ездили на море. Переучиваться, затевать свой бизнес, строить жизнь заново не стал почти никто. У нескольких, кто стал - получилось, никакие рэкетиры их не поубивали, они неплохо зарабатывают, любят свою землю и даже к злой зависти односельчан они относятся с добродушным пониманием. Они больше переживают из-за того, что самый популярный продуктовый товар здесь теперь - водка, и запах смертельного перегара по утрам благоухает над селом, смешиваясь с ароматами свежей сосны и кувшинок. Однажды местный электрик, восстановив в баре кислотно-щелочной баланс, улегся прямо в привязанной на цепь плоскодонке, в обнимку с бутылкой. Ногу свою он привязал покрепче этой же цепью: «Чтоб не убежала и чтобы от соблазна снова в бар пойти уберечься». В какой-то момент, распахнув глаза, он, видимо, решил прикоснуться к прекрасному и потянулся за кувшинкой. Лодка перевернулась. Наглотавшись воды, парень еле выжил - но сохранил чувство юмора. Его первой фразой в медпункте: «А водяры-то я все равно больше выпил!» Таких трагикомичных историй и еще более красноречивого «лайфа» мы наснимали достаточно, но еще больше записали интервью с людьми, задавая им два извечных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Виновата оказалась, разумеется, старая власть - куда попали и царь, и коммунисты, и Ельцин. Вина коммунистов, к слову, заключалась в том, что при них здесь лагерь закрыли, а это сразу лишило работы целую деревню. Русский человек умный. Глядя в залитые «аква-витой» глаза бывшего прораба Васи, я спросил его: «Нет, не в развале страны или леспромхоза, а в том, что ты сейчас вот в этом дерьме живешь, а брат твой ягоды собирает, дело свое открыл, мотоцикл купил - в этом тоже коммунисты, или Ельцин виноват?» Вася спокойно ответил: «Нет, тут ты прав, тут мы все каждый по-своему виноват. Но беда в том, что такие, как брат мой, никому здесь не нужны, и лафа его скоро закончится. Придет начальник и заберет его ягодный бизнес, на...» «А объединиться не пробовали?» - неосмотрительно поинтересовался мой друг Сергей. «Это можно, - согласился Вася и грустно, словно птицу, проводил взглядом улетевший к облакам бычок. - Но у нас вместе никогда же не получается. Ни-ког-да. Русский человек долго заправляет, да быстро едет, на...» С этими словами он осушил еще один стакан, окончательно протрезвел и захотел прощаться. «А куда едет-то?» - вопросили мы вслед. Василий улыбнулся: «А куда получится, или куда повезут - туда и едет, на...» В той нашей зарисовке были и другие люди - ныне известные, успешные, а когда-то убитые миром настолько, что прорубь казалась им единственной выходом. Нас, повторю, интересовала природа взлета и падения твари божией. Плюс - точки зрения самих россиян на то, куда должна пойти страна дальше. Ровно половина опрошенных нами жителей северных деревень и поселков требовала «твердой руки»; другая половина говорила, что никакая рука своих мозгов не заменит - а, стало быть, ответственность за жизнь надо брать самому. Та зарисовка не вышла в свет ни на одном канале (скажу честно: на полноценный документальный шедевр она не тянула, а на меньшее мы не замахивались), однако, к нашему удивлению, получила три профессиональные премии. А к теме сегодняшнего разговора имеет отношение вот что. Качество сделанного, в отличие от нас, телеканалы устроило. Один из политически грамотных телечиновников (он лишился работы через год) согласился показать фильм - но при условии, что оттуда вырежут сцену, где простая селянка абсолютно искренне, живо, вообще без тени сарказма, объяснялась в любви новому президенту России, мотивируя свой выбор тем, что он «молодой, ошибок не наделал, и его бабы любят». Этот чудный фрагмент мы вырезать отказались, зато поинтересовались у телечиновника: «А вас не смущает, что в следующей сцене Жириновский (его занесло в тот же поселок на агитпоезде) вальяжно рассуждает о том, что России нужна монархия, что Путин выполняет многие его советы - вот, например, скоро губернаторов назначать станет, поставит себе преемника, а потом и вообще отменит выборы?» Чиновник усмехнулся: «Тетку уберите, перебор. А вот клоуна можете оставить - кто ж его слушать будет?» (Дело было в середине 2004 года. До отмены губернаторских выборов оставалось несколько месяцев.) Это я к тому, что депрессивные кадры «русской чернухи» их не пугали тогда и, уверен, не пугают сейчас. Плевать им давно на образ России с тех же колоколен, откуда их деды сбрасывали колокола вместе с монахами. Их пугает сам факт спора, общенациональной народной дискуссии о том, «почему мужик долго запрягает и куда потом быстро едет». Спонтанного спора о самих себе, о своем прошлом и будущем, о своем месте в жизни и долге перед Богом, страной и, главное, - самим собой. Я не собираюсь говорить здесь о художественных и прочих достоинствах «Левиафана». Его главное достоинство, повторю, - это вызов, приглашение к исповедальному разговору с самим собой. Со столь бешеной международной рекламой, при незаменимой помощи пиарщиков из российского минкульта, картина обещает спровоцировать людей, русских людей в первую очередь, именно к такой общественной дискуссии, именно к такому переосмыслению собственного положения во времени и пространстве. И именно такой - неформальный, неподконтрольный - разговор может всерьез изменить страну. Даже наша с Сергеем любительская зарисовка в «дремучем» 2004-м заставила сотни, ну, может, тысячи людей задать себе неудобные вопросы. Представляете, что в России 2015-го сможет сделать профессиональное кино режиссера с мировым именем? Учитывая, что, как не заметил только ленивый, «Левиафан» оказался в нужное время и в нужном месте: за Андреем Звягинцевым со своими образами Человека и России теперь непременно пойдут другие - молодые, талантливые, безбашеные. А эти, подневольные госчинуши из пыльных кабинетов со стремительно лысеющей совестью... На самом деле этот спор им нужен больше, чем всем нам. Потому что только в таком - свободном и открытом - разговоре может родиться страна, в которой им не «влепят пятнашечку» и даже не сошлют строить новый лагерь в Карелию или возводить дом культуры в Териберке. «Левиафан», я уверен, вы увидите все. А потому, пользуясь случаем, раскажу, чем закончилась так нигде не показанная притча «Русские грабли»: Озеро. Закат. Лодка. Я гребу, старчок, похожий на тролля из сказки (не актер) произносит (дословно) следующий текст: «Куда дальше поедем, спрашиваешь? Вот слушай. Было у старика три сына. Старший Федор, средний Василий и младший Иванушка. Вышел как-то в огород Федор, наступил на грабли, а другим концом по лбу ему - бах! Помер Федор. Похоронили его, помянули. Через полгода вышел в огород средний сын, Василий - и такая же история. Наступил на грабли, другим концом по лбу, не стало брата Василия. Еще через полгода вышел в огород Иван. Молодой, зоркий. Увидел грабли. Призадумался. Пригорюнился. А деваться-то некуда...»

Станислав Кучер 

Андрей Звягинцев

Андрей Звягинцев: «Что за жизнь...»

• №8, август
•  Виктор Матизен http://kinoart.ru/archive/2014/08/andrej-zvyagintsev-chto-za-zhizn
• 
  Беседу ведет Виктор Матизен. Андрей Звягинцев - председатель жюри основного конкурса на Открытом Российском кинофестивале «Кинотавр» в Сочи-2014.
  

Виктор Матизен. Закон о запрете кинематографического мата коснулся и «Левиафана». Что вы об этом думаете?

Андрей Звягинцев. Глупая мера. Мату учатся не в кино, а в школе, на улице и дома. Нельзя запрещать авторам показывать персонажей, которые разговаривают так же, как в жизни, а взрослым людям - слушать их речь. В отношения «автор - зритель» влезает вдруг третья сторона - государство и начинает разъяснять двум взрослым, что такое хорошо и что такое плохо. А для несовершеннолетних достаточно ярлыка 18+.То, что стоит за этим законом, - не глупость, а тенденция ограничения гражданских прав, об этом мало кто говорит. Без зазрения совести, среди бела дня нарушается конституционный запрет на цензуру.

Виктор Матизен. Большинство наших законодателей реакционно и этих прав за гражданами не признает. Впрочем, если спросить народ, поддерживает ли он запрет мата в кино, то он, матеря Костомарова с Расторгуевым, Серебренникова, Германику и вас, радостно поддержит инициативу власти.

Андрей Звягинцев. Не сомневаюсь. Лицемер, и в особенности лицемер-обыватель, - глуп и, глядя в зеркало, видит в нем не себя, а какое-то прекрасное далёко.

Виктор Матизен. Не сомневаюсь, что вы, как и я, допуская мат в кино, против матерщины в телепередачах. Но почему, собственно?

Андрей Звягинцев. Потому что люди, покупая кинобилеты, заключают общественный договор с создателями фильмов и продавцами билетов. Одни платят другим, будучи предупреждены, что идут на фильм, содержащий ненормативную лексику. Все очень просто. А с телевидением не договоришься, оно тебе диктует - и точка. И называется все это - общедоступное вещание. Значит, доступное детям. И вот тут уже двух мнений быть не может.

Виктор Матизен. Что же делать тем кинематографистам, которые не хотят приглаживать действительность?

Андрей Звягинцев. Не знаю. Надеюсь только на то, что сильные мира сего (из рядов культурной элиты) захотят повлиять на такое положение вещей и внести какие-то коррективы в эти законы.

Виктор Матизен. А вы себя не ощущаете сильным мира сего?

Андрей Звягинцев. Нет, конечно. В России сильны только те, кто близок к власти.

Виктор Матизен. Да, забыл еще про традиционалистский довод против мата в искусстве: «Классики обходились без мата, и это не повредило их произведениям». Почему же сейчас нельзя обойтись?

Андрей Звягинцев. А вот и неправда - частенько использовали. Классичней классика не сыскать - Александр Сергеевич Пушкин, грешен был, метко вворачивал иной раз, не стеснялся. Когда в думских совещаниях, вращая разговор вокруг аргументов нравственного начала этого нового закона, кто-то на беду спросил, а как же, дескать, поступать будем с Пушкиным - цензурировать в печати? Кто-то возьми да скажи: «Пушкин был человеком в высшей степени нравственным, ему можно». Согласитесь, нарочно не придумаешь. Просто Чехов какой-то или даже Салтыков-Щедрин.

Если говорить серьезно, такой прежде подход был к тексту, такая была традиция: крепкое словцо использовалось только в самом крайнем случае, да и то отнюдь не всеми великими. К тому же классики не слишком часто обращались к жизни людей, не обходившихся без ненормативной лексики. Сегодня искусство движется по направлению к действительности, язык персонажей становится все более похож на язык реальной жизни. Недаром появляются такие драматургические и литературные формы, как вербатим. Искусство ищет новые формы, это нормальный процесс, общество также ищет новую идентичность, освобождается от каких-то табу, нельзя этого не замечать или препятствовать этому естественному процессу. Консерватизм не дает двигаться дальше, а только отбрасывает нас назад. Очень жаль. Ну пусть ханжа или лицемер не берут в руки эту гадкую книжонку или плюнут в экран, но вы-то, господа законодатели, зачем же делаете запруду, вода все равно свое русло найдет. Кинематографисты, и не только в документальном кино, но и в игровом, стремятся честно представить на экране сегодняшнюю реальность, а в ней очень важное место занимает социальная среда, в которой матерный лексикон является обиходным. Использование эвфемизмов или запикивание пойдут во вред поискам современного искусства.

Виктор Матизен. Конечно.

Так что же, можно будет в России увидеть «Левиафан» на большом экране без цензурных купюр?

Андрей Звягинцев. Боюсь, что нет. За авторской версией придется за границу ехать. Там же, с оказией, и фруктов с овощами да сыров с рукколой прикупить можно будет, если кому-то без них не жить, и фильмы посмотреть с ненормативной лексикой.

Виктор Матизен. Вижу, что вы включены в актуальный контекст.

Андрей Звягинцев. Только в самом общем смысле. Телевизор не смотрю - сейчас у меня его просто нет. Знаю только, что нормальные люди презирают Киселева с Леонтьевым, Мамонтова, Соловьева и прочих пропагандистов.

Виктор Матизен. Но при такой отстраненности вы все же подписали письмо, осуждающее отъем Крыма от Украины.

Андрей Звягинцев. А как еще относиться ко всему этому безумию? Если президент декларирует развитие российского общества в направлении демократических ценностей, тогда дайте ответ на простой вопрос: Крым еще не так давно был частью другого государства, ведь так? Тогда как могло случиться, что без согласия одной страны другая возьми да объяви чужую территорию своей? Никакой «исторической необходимостью» или «территориальной безопасностью» не оправдать беззаконие. И потом, разве мы не наследуем договоренности будапештского меморандума 1994 года, по которой в числе трех государств: Великобритания, США и Россия - являемся гарантом территориальной целостности Украины?

Рассорились с огромным числом стран, разбудили и разъярили медведя, спавшего в берлоге, - невыветренный имперский комплекс. Я только что был в Хорватии. Думаю, капитализм у них тот же, что и у нас. Я помню прежние времена, когда в домах двери не запирались. Ни днем ни на ночь. А сейчас? Охранники, шлагбаумы, решетки, ограды. Дома превратились в крепости. Что это за жизнь? Это и есть торжество буржуазных ценностей? Где еще, в какой «капстране» можно найти пригород с глухими заборами вокруг коттеджей? Все, что пересаживается на нашу почву, почему-то портится. У нас даже капитализм диковатый какой-то, неисправимо бесчеловечный.

Виктор Матизен. Число охранников на душу населения не меньше, чем при Сталине, когда, согласно крылатой гиперболе, полстраны сидело, полстраны сторожило.

Андрей Звягинцев. Распространенная сейчас профессия. Люди, которые ничего не делают и ничего не создают - ни вещей, ни идей, ни хорошего настроения.

Виктор Матизен. «Левиафан» - ваша третья работа с Олегом Негиным. Как вы нашли друг друга?

Андрей Звягинцев. В 2000 году после «Черной комнаты» Дима Лесневский предложил мне запуститься с полным метром. Я стал искать литературный материал, который можно было бы превратить в фильм, и через приятеля вышел на сборник рассказов Негина. Один из них меня вдохновил, мы познакомились и решили вместе что-нибудь сделать. Но пока думали, нашелся полнометражный сценарий под названием «Ты», написанный Моисеенко и Новотоцким, который и стал фильмом «Возвращение». Вскоре после победы картины в Венеции Негин предложил написанную в жанре романа историю из времен Киевской Руси - 1015 год, раннее христианство. Лесневский прочел, но решил не запускать. И тут мне в руки попал сценарий «Запах камня» Артема Мелкумяна, написанный им по повести Сарояна. Мне показалось, что там требуется некоторая переработка, но, так как Артема я не знал близко, взялся за переделку вместе с Олегом. Так что у сценария, который в результате стал фильмом «Изгнание», можно сказать, четыре автора.

«Возвращение»

Виктор Матизен. Согласно только что вышедшей книжке о создании «Елены», к ней привели две независимые истории. Набросок одной - о том, как дети убивают родителей, - сделали вы, а другую придумал Негин после того, как у него умер отец и родственники заподозрили, что к этому причастна жена покойного.

Андрей Звягинцев. Идеи витают в воздухе. Их нужно только суметь почувствовать и схватить, как жар-птицу за хвост. Сюжет, лежащий в основе фильма «Елена», конечно же, не нов. Как говорит Булгаков, москвичей испортил квартирный вопрос. Разумеется, не только м­осквичей и не только в прошлом веке.

Виктор Матизен. В той же книге Негин начинает рассказ о фильме с символического плана. Владимир, «владеющий миром», воплощает идею власти и богатства, Елена - суть бедности... Может, вначале все же была абстрактная идея - столкнуть два мира и две морали?

Андрей Звягинцев. Нет, Олег писал свой текст постфактум, специально для книги. Тут больше результативных мыслей или обобщений. Я не сторонник так напирать на символические аспекты. Более того, в начале нашей работы герои носили английские имена - Ричард, Хелен, Кэтрин, так как мы писали в расчете на английского продюсера, который потом отпал. Просто родилась вполне жизненная история, корни которой питают и символический, и мифологический план. За частным случаем должно открываться нечто большее.

Виктор Матизен. Истоком «Левиафана» был только случай Химейера?

Андрей Звягинцев. Отправной точкой, да. Позже был найден протосюжет - Книга Иова. Еще один важный текст питал этот замысел в идейном плане: трактат о природе государства английского философа Томаса Гоббса. И, пожалуй, последнее, что я могу здесь назвать, - новелла «Михаэль Кольхаас» Клейста. Я читаю медленно, но ее проглотил за двадцать минут. По сути, в этой, написанной двести лет назад новелле Клейст рассказывает почти ту же историю, что случилась с Химейером: восстание оскорбленного, униженного достоинства, когда человек, не сумев добиться справедливости законными средствами, ценой собственной жизни - и с лихвой - отомстил обидчикам. Причем, похоже, это не вымысел Клейста, а реальная история бунта. Во всяком случае, в материалах к этой новелле говорится, что она основана на хронике времен Реформации. Там даже Лютер фигурирует как один из персонажей...

Андрей Звягинцев. Венеция-2003

Виктор Матизен. Можно было оттолкнуться еще и от «Дубровского». А вы сразу решили не дать своему герою отыграться на притеснителях?

Андрей Звягинцев. Не сразу. Поначалу хотели посадить его на трактор, чтобы он своротил мэрию.

Виктор Матизен. Признаюсь, что во время просмотра мне очень хотелось, чтобы он все-таки разнес ее, причем вместе с домом архиерея, который априори благословляет все действия мэра. Или пристрелил пару негодяев, как взбунтовавшийся фермер в «Долгой счастливой жизни» Бориса Хлебникова.

Андрей Звягинцев. Мне кажется, наш финал честнее и страшнее, чем если бы это был финал реальной истории Химейера с его бунтом, самоубийством или, чего доброго, героической смертью в схватке с силами зла. Это было бы как выпустить пар. Александр Зиновьев в «Зияющих высотах» говорит, что власти позволяли существовать Театру на Таганке, чтобы гражданское недовольство имело выход в общественном месте.

Виктор Матизен. Японцы с той же целью выставляли для битья манекены начальников. А вы, значит, принципиально отказались не только от хэппи энда, но и от катарсиса, луча надежды и света в конце тоннеля, чтобы оставить зрителей в кипящем состоянии?

Андрей Звягинцев. Скорее, в положении по ту сторону отчаяния. Мы находим нашего героя в абсолютной прострации, когда потеряно все - дом, жена, друг, сама жизнь катится под откос. Когда все главные понятия, все якоря жизни поставлены, что называется, под вопрос и не осталось никаких опор... Какой тут, скажите, хэппи энд?

Виктор Матизен. Что вы думаете о реакции министра культуры на «Левиафан»? Я имею в виду его слова о том, что в России так не пьют...

Андрей Звягинцев. Думаю, он не знает настоящую Россию.

Виктор Матизен. А я полагаю, что это вообще не его дело - давать оценки фильмам.

Андрей Звягинцев. Ну почему же? Как всякий зритель, он имеет право на собственное суждение. На ваши кинокритические лавры он не претендует. Министр замахивается на что-то гораздо большее. Мне кажется, он свято верит, что если очистить от «скверны» фильмы, которые отражают жизнь, то и сама жизнь станет лучше. Это продолжение его борьбы с «мифами»: о русском пьянстве, казнокрадстве, мздоимстве и еще о многом, чего, по его мнению, в России на самом деле не существует.

Виктор Матизен. Давайте вернемся к Иову. Его-то господь бог гнобил с целью испытать, глубоко ли он верует. Создатель в роли естествоиспытателя...

Андрей Звягинцев. Испытывал-то он руками дьявола.

Виктор Матизен. Это понятно. Руки бога должны остаться чистыми.

Андрей Звягинцев. Вы как-то с наскока хотите обсуждать вопросы, которые требуют более серьезного подхода. Помните, что говорит Бог Иову после всего, что с ним сделал дьявол?

Виктор Матизен. Помню, что засыпает его кучей вопросов.

Андрей Звягинцев. Он спрашивает: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Заведешь ли ты пику под чешую его, которая сама есть броня?» И так далее перечисляет все то, что человеку не под силу, опосредованно создавая картину величия мироздания, рядом с которым человеческие беды ничтожно малы.

Виктор Матизен. То есть внушает ему мысль о полном бессилии человека и полном своем могуществе. И ваш герой, подобно Иову, не ропщет, а покорно принимает незаслуженные кары.

Андрей Звягинцев. Он лишь тихо спрашивает: за что? Получил ли он ответ на свой вопрос, мы не знаем.

Виктор Матизен. Но Иову хотя бы возвращают имущество, а вместо потерянных детей позволяют завести новых, вашему же фермеру не воздается ничего. Со времени «Забавных игр» Ханеке ничего более страшного я не видел. Безжалостный вы человек.

Андрей Звягинцев. Только по отношению к персонажам, но не к зрителям. Зритель может выйти из зала или закрыть глаза. Чего не скажешь о главном герое фильма. Впрочем, с ним уже все произошло. Главное теперь будет происходить в сознании зрителя.

Виктор Матизен. Это художественный прием, заставляющий нас задуматься, или еще и ваше убеждение в торжестве зла?

Андрей Звягинцев. Легче легкого ответить, что прием. Но согласитесь также, что в картине нет подгонки под трагический финал. Вы ведь не можете сказать: «Так не бывает!»?

Виктор Матизен. Увы.

Андрей Звягинцев. Конечно, есть тут определенное сгущение. Мир все-таки устроен гораздо шире, объемнее, и есть лакуны, где можно отдохнуть умом и душой, почувствовать, что мир не так уж безнадежен, как может показаться. В «Левиафане» их нет, в пространстве этого фильма нельзя уйти от тяжелой, давящей реальности. Так он устроен. Вообще, это очень сложный вопрос - идти до конца в безжалостном, как вы говорите, прямом взгляде на происходящее или дать возможность зрителю насладиться красотами природы, например, не обременять тяжелыми мыслями, а развлечь. Есть, конечно, и середина. Для меня ответ очевиден: бескомпромиссный диалог с аудиторией, честный и правдивый рассказ - вот чего ждет настоящий зритель. Возьмите «Груз 200» - ведь это тоже совершенно безжалостное кино, и страшное. Я помню, с каким чувством вышел из кинозала. Я несколько раз ловил себя на том, что физически не могу вдохнуть. Хотелось кричать: «Не смотрите это кино, его нельзя смотреть, оно вынет вам душу!»

Виктор Матизен. У меня возникло другое чувство. Я вспомнил то, что сказал Толстой об Андрееве: «Он пугает, а мне не страшно».

Андрей Звягинцев. Почему?

Виктор Матизен. Потому что Балабанов позволил себе то, что вы назвали «подгонкой». И когда я замечал швы, то думал уже не о том, что происходит в фильме, а о том, что происходит у него в голове. Если начальник милиции средь бела дня везет к себе в квартиру похищенную дочь секретаря райкома, а его подчиненные приносят туда гроб с покойником, то на какой планете это происходит и какое имеет отношение к советской реальности? Это же элементарный кинофокус.

Андрей Звягинцев. Перефразируя Гамлета, скажу: «Жизнь может преподнести настолько фантастичный сюжет, друг Матизен, что и не снилось нашим сценаристам». И потом есть же законы стиля, метода, поэтики. Есть гротеск, которым прекрасно владел Балабанов. А то, что его художественные сгущения основаны на том, что вполне могло происходить в советской реальности, я не сомневаюсь. Ничуть. Так что ваши вопросы сворачиваются, если ты открыт зрелищу и с доверием воспринимаешь то, что тебе предлагает экран.

Виктор Матизен. Ну если отключить голову... И вообще, критик - профессиональный скептик.

«Изгнание»

Андрей Звягинцев. Да вы, батенька, закостенелый реалист. Вам нужно документальное кино смотреть. Интересно, что же вызвало у вас сомнения в «Левиафане»?

Виктор Матизен. Почему вы умолчали о некоторых важных, на мой взгляд, вещах? К примеру, оставили зрителей в неведении насчет гибели жены героя - покончила ли она с собой, была убита или нечаянно упала с обрыва?

Андрей Звягинцев. Все три предположения небезосновательны. Что было на самом деле, пусть каждый решает сам, мы лишь предоставили возможность интерпретации. Мне нравится мысль, что не только мы смотрим фильмы, но и они смотрят нас.

Виктор Матизен. Могу добавить: когда критик рецензирует фильм, фильм рецензирует критика. Но это не всегда на пользу обоим. Вот вы на «Кинотавре» смотрели «Класс коррекции» Ивана И. Твердовского. Хороший дебют, но с несколькими зияющими дырами. Отчего, например, мальчик, влюбленный в девочку, вдруг перестает ее замечать?

Андрей Звягинцев. Странный момент, я тоже обратил на него внимание.

Виктор Матизен. Ему можно придумать десять объяснений, но я бы предпочел выдумкам прямую экранную мотивацию или какие-то детали, которые позволили бы мне сделать однозначный вывод о том, что случилось. А домыслы - проекции на пустом или полупустом месте. Но я вот подумал, что вы прибегаете к умолчаниям еще и для того, чтобы ваши фильмы пересматривали в надежде разгадать загадки. И вспомнил когда-то читанную стенограмму обсуждения панфиловской «Темы» на худсовете «Мосфильма». Они там всерьез решали вопрос, умирает герой Ульянова или только теряет сознание. Только что врача не вызывали, чтобы пульс у него прощупать. Мне показалось, что измученный поправками Глеб Анатольевич сам едва не упал в обморок, когда доведенный до кипения директор «Мосфильма» Сизов заорал: «Если кому-то непонятно, что герой остается жив, финал надо переснять!» Хорошо, что Бондарчук возразил: «Нет, Николай Трофимович, если кому-то это непонятно, финал надо пересмотреть!»

Андрей Звягинцев. Какое все-таки счастье, что сейчас нет подобных худсоветов...

Виктор Матизен. Нет. Но будут. И все-таки, Андрей, вас не смущает, что неясные места фильма наводят на подозрение, будто действие идет не само собой, а по воле автора? Что герои - марионетки в его руках?

Андрей Звягинцев. Я всего лишь позволяю себе умолчание, чтобы у зрителя появилась возможность интерпретировать некоторые события по-своему. Так и в жизни: от нашего внимания нередко ускользают какие-то связи, так ведь? Вы можете наблюдать некое событие, но не понимать, какие причины привели к нему. Тогда сознание самостоятельно достраивает недостающие звенья. Какое же тут своеволие автора? Напротив, приглашение зрителя к соавторству.

Виктор Матизен. В действительности мы многого не знаем. Но в своем произведении авторы обычно всеведущи. А вы?

Андрей Звягинцев. Я всего лишь свидетель происходящего.

Виктор Матизен. Свидетельские показания часто недостоверны. Притом вы же не везде придерживаетесь этой позиции. При разговоре мэра с архиереем свидетелей ведь не было.

Андрей Звягинцев.Тут мы, разумеется, домысливаем, о чем и как они говорили или как бы мог строиться в кабинете мэра его диалог с прокурором города, судьей и начальником полиции. Я знаю лишь несколько слов из их лексикона. Например, «фаберже». Услышал на вечеринке от человека, вхожего в самые высокие круги. В строительстве подобных диалогов приходится прибегать к фантазии и предположениям.

«Елена»

Виктор Матизен. Согласитесь, однако, что ваша авторская позиция противоречива.

Андрей Звягинцев. Авторство - это чистый произвол. Но в нашем случае он напрямую связан с наблюдением за жизнью. Никто не поверит, если это будет чистый вымысел, не основанный на жизненных впечатлениях и опыте.

Виктор Матизен. Перефразруя Пушкина, вы не соблюдаете законов, которые сами над собой поставили. Правда, без насилия над реальностью, которое я увидел у Балабанова. Но не без поигрывания зрительскими ожиданиями. Вы же могли, к примеру, подготовить любовную сцену, грехопадение героини Лядовой, как сделали бы на вашем месте многие режиссеры.

Андрей Звягинцев. Не совсем понимаю, при чем тут Пушкин с его знаменитой максимой о законах творчества. Что же касается любовной сцены, я решил, что значительно интереснее, если зритель не будет готов к такому повороту.

Виктор Матизен. Как будто застукал свою жену со своим товарищем?

Андрей Звягинцев. В жизни случается всякое. Я просил актеров, чтобы до этой сцены они никак не проявляли свои отношения. А то актеры обычно играют так, словно знают авторский промысел, - это теат­ральная выучка.

Канн-2011. Перед премьерой фильма «Елена»

Виктор Матизен. Вам было важно повергнуть зрителей в гностический шок, открыть им собственное незнание и отсутствие точки опоры?

Андрей Звягинцев. Мне нравится притча Мирандолы, в которой говорится, что Бог дал всем вещам и живым существам свое место. Камень будет здесь, тигр - здесь, дерево - здесь, река - там, скала - тут. Но когда дошла очередь до человека, сказал: «А ты будешь вечно искать свое место».

Виктор Матизен. Человек от природы свободное существо.

Андрей Звягинцев. Именно - свободное. Может опуститься или возвыситься. Сегодня кого-то спас, завтра - предал. Тигр не может развоплотиться, перестать вдруг быть тигром, камень навсегда останется камнем, человек же не есть что-то раз и навсегда утвержденное, он пребывает в постоянном становлении. И стать он может этим или тем. Это его собственное, никем не регламентируемое право, его свобода и его ответственность.

Андрей Звягинцев на съемочной площадке

Виктор Матизен. «Широк человек - неплохо бы сузить». Но откуда вы знаете, кто такой Пико делла Мирандола? Для человека с чисто актерским образованием это нехарактерно, да и не каждый режиссер слышал об этом итальянском гуманисте.

Андрей Звягинцев. Это достаточно верное замечание. Я, например, до сих пор ощущаю пробелы в своем образовании. В обучении актеров ставка делается на мастерство, все остальные дисциплины практически факультативны. Я знаю случай, когда студента с выдающимися актерскими данными педагог спас от экзамена по русской литературе, который он бы стопроцентно провалил.

Виктор Матизен. Жаль, что меня в университете никто не спас от истории КПСС...

Андрей Звягинцев. Зато необходимость знать этот предмет, похоже, закалила в вас идиосинкразию к советской утопии. Кстати, наш курс в ГИТИСе взбунтовался против лекций по научному коммунизму. Было это в 1986 году. И ректор отменил эту дисциплину. Самообразованием я занялся в 90-е годы, после окончания учебы, когда решил не идти работать в театр и по сути стал безработным. Ходил в Музей кино и читал все, что под руку попадало. А время для чтения было благодатное. Появлялись невероятные издания, о которых и помыслить было нельзя за несколько лет до этого. Бердяев, Шестов, экзистенциалисты, Ницше и многое другое.

Виктор Матизен. А откуда столь жесткое отношение к церкви? Ваш архиерей откровенно служит сильным, которые попирают слабых. А в конце, когда выясняется, на каком месте поставлен храм, - просто мороз по коже...

«Левиафан»

Андрей Звягинцев. Помните эти грандиозные слова Достоевского: «Если бы как-нибудь оказалось, что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины»? А ведь это не простая фигура речи, тут есть тайный смысл, если всерьез задуматься о том, что имеет в виду Достоевский. Или - помните коллизию «Легенды о Великом инквизиторе»? Каким рисует Достоевский иерарха церкви? И я не думаю, что Федор Михайлович избрал главной целью своей беспощадной критики именно католического священника. Важнее то, что он поместил свою поэму на самую темную страницу истории церкви как таковой: церковь времен инквизиции. Но говорит он главным образом о том, как люди приспособили существо Христова учения к своим плоским властным нуждам, к своим скудным рабским представлениям. Принимать дары от людей, которые творят беззаконие, воруют и бесчинствуют, - ведь нельзя же не знать, из рук каких благодетелей принимаются эти дары: часы стоимостью в десятки тысяч долларов, кабриолеты и часовни, это ли не ложь пред Создавшим нас?! В то время как долг священнослужителей пред Богом обличать неправду в глазах людей, давать нравственную оценку неправедным деяниям, они молчат, они «соработничают». Они давно превратили Христа в пугало, в Петрушку, которого вынимают из кармана «по надобности», они давно не служат посредниками между Господом и людьми, но трудятся ради собственного благополучия. Можно лишь посочувствовать им. И тем, кого они вводят в заблуждение, отодвигая Бога от человека в слишком трансцендентную даль, а не сближая в интимной духовной глубине человека с откровением о нем самом, даримым Богом в каждый миг бытия. Задумайтесь, что бы сделал Христос, если бы явился в кабинет к такому служителю?

Виктор Матизен. Не знаю, есть ли бог, но предпочитаю мыслить так, как будто его нет, а вести себя так, будто он есть. Пора немного поговорить о фильмах, которые вы судили на «Кинотавре». Попробуем синхронизировать наши качалки, как в пьесе Уильямса.

Андрей Звягинцев. Скорее контрапунктировать. Мне очень понравился «Дурак» Юрия Быкова. Знаю, что его картину критикуют за прямолинейность, но в ней невероятная энергия правды каждого кадра и каждого персонажа. А главный герой, сантехник... Лучше бы, кстати, электрик! Это же Прометей, который принес людям свет знания, и за это был «распят». Тут же вспоминается и платоновский миф о пещере - из «Государства», где говорится о тенях вещей и о сути самих вещей, а еще о том, что могут сделать с человеком-вестником, который попытается показать сами вещи. Сила и жажда высказывания в картине Быкова заслуживает уважения и серьезной поддержки.

Виктор Матизен. В «Дураке» тот же взгляд на власть, что в «Левиафане».

Андрей Звягинцев. Это взгляд на вещи, как они есть. В цивилизованной стране народ знает, а власть понимает, что она - только обслуживающий аппарат. А у нас власть ведет себя так, будто она от Бога, а не от людей. И люди отчего-то согласны с этим положением дел. Как и с тем, что мы, как дикая азиатская страна, принимаем ситуацию с наследным правителем или правопреемником-назначенцем. Какая демократия, какая выборность? Не согласна с этим только небольшая кучка людей, которые книжки читают и смотрят сложное кино. Таких читателей никто не считал, а таких зрителей - тысяч сто, если верить Сергею Сельянову. Остальные - «Уралвагонзавод» и прочие «патриоты» или бездумно влюбленные подданные. Вот вам портрет России сегодня.

Виктор Матизен. В XX веке строили сперва коммунизм, потом демократию. А в XXI начали строить «рашизм». Но я вас отвлек от «подсудимых» фильмов.

Андрей Звягинцев. Понравился мне и «Еще один год» Бычковой. Удивительно тонко схваченное состояние влюбленности и красиво, даже девственно чисто сделанные интимные сцены.

Виктор Матизен. Это все есть. И актеры выразительные, и отношения переданы, но мне было скучновато, так как из первой же - хорошей - сцены понятно, что происходит между героями. Любовный инстинкт тянет их друг к другу, а воспитание отталкивает, и этот мезальянс обречен. Дальнейшее не приносило мне ни новых чувств, ни нового знания. В том числе эротические сцены и «атмосферные» эпизоды тусовок.

Андрей Звягинцев. Это потому, что вас интересовало главным образом целое, а меня - детали.

Виктор Матизен. Как и в фильме Светланы Проскуриной «До свидания, мама» по мотивам «Анны Карениной»?

Андрей Звягинцев. Да, в нем тоже замечательно передано психологическое состояние героев - «Анны», «Вронского» и «Каренина». Фильм сделан с нежностью и состраданием по отношению ко всем участникам драмы, особенно к ребенку, который болтается, как маятник, между матерью и отцом. А вам, как я вижу, что-то не понравилось?

Виктор Матизен. То, что герои Толстого обрисованы как социальные индивиды, да и вообще человека делает таковым человеческая среда. Проскурина же вырвала своих персонажей из среды, чем сильно обед­нила. И Серебренников в «Измене» сделал, по-моему, ту же ошибку.

Андрей Звягинцев. И я в «Изгнании»?

Виктор Матизен. Возможно. Но не в «Елене», где вы очень точно охарактеризовали социальное состояние своих героев, не потратив лишнего метра пленки и обойдясь без прямого обращения к общественной среде.

Андрей Звягинцев. Хорошо, соглашусь с тем, что Проскурина могла бы показать, кто эти люди и почему живут в таких невероятных интерьерах... Но для вас, я давно заметил, как-то очень важно, чтобы в фильмах все было подробно и совершенно достоверно представлено. Так что, это вы выступаете сейчас в роли судии «подсудимых» фильмов, я же по-прежнему настаиваю на скромной роли свидетеля.

Виктор Матизен. Хорошо, перейдем к главному призеру «Кинотавра» - «Испытанию» Александра Котта.

Андрей Звягинцев. Я бы сказал, это гимн, лебединая песня авторского кино, его поэтического языка. Поразительная красота каждого кадра. Смотрел не отрываясь. А вам, конечно, опять не хватило социальности и правдоподобия?

Виктор Матизен. Если честно, на двадцатой минуте я устал от испытания этой красотой и не знаю, что было дальше. Но ничего против фильма не имею. Каждому - свое. Что мы упустили?

Андрей Звягинцев. «Звезду» Анны Меликян. Конечно, это мейнстрим, в котором соединены элементы арткино и публичного зрелища, но очень искусный. Замечательно придумано встречное движение, когда девочка ниоткуда и девица с самых высот сходятся в одной точке на грани жизни и смерти, в которой происходит внезапная перемена. И еще то обстоятельство, что девчонка эта со страшной силой хочет изменить собственное тело. Эта напасть глянца, которая не дает женщине оставаться самой собой, отнимает у нее веру в свою природную гармонию и красоту, унифицирует живую плоть, превращая жизнь в имитацию... Но об идеях очень трудно говорить. И о чужих, и о своих. Два-три года размышлений и работы - как это подытожить?

Канн-2014

Виктор Матизен. Предпоследний вопрос: у вас сменился продюсер? Был Лесневский, стал Роднянский. И, надеюсь, останется. Почему?

Андрей Звягинцев. После «Изгнания» Лесневский не взялся ни за один из проектов, которые я ему предлагал. Ну я и пошел искать деньги. С англичанином не сложилось, начал искать в России. Обошел нескольких продюсеров, пока на свое счастье не встретился с Роднянским. Он прочел сценарий и тут же сказал, что надо запускаться. Так мы с ним сделали «Елену», а теперь и «Левиафан».

Виктор Матизен. И последний: что вас сейчас больше всего тревожит в контексте культурно-политических событий этого года?

Андрей Звягинцев. Схлопывание русского мира из-за «рашизма» и ограничительных законов, которые неизвестно чем ограничатся. Сужения вольного языка, вольного слова, в том числе художественного высказывания. Не так давно мы нежданно-негаданно обрели свободу, а теперь теряем ее с каким-то нарастающим, как снежный ком, кошмарным и планомерным постоянством. Это очень печально.

Андрей Звягинцев: Сильнейшая реакция ненависти к «Левиафану» -- просто нежелание смотреть в зеркало

Ксения Соколова поговорила с режиссером о том, в чем он видит главную коллизию «Левиафана», почему фильм вызывает негативную реакцию в России и в чем заключается его обнадеживающий месседж