Это вот очень верное наблюдение, и только в том проблема, что такой подход к новому размещению фундментального отличия условных "правых" от условных "левых" всё же во многом сводит политику к биополитике -вместо утопического движения к отмене различий ("левые" или к рационализации различий ("правые") он устремляет к менеджменту различий, к "пошаговой социальной инженерии" в духе К. Р. Поппера. Не обязательно так, но соблазн есть.
Наблюдая тут у себя в ленте, как Митя Ольшанский в беседе с Холмогоровым поносит тэтчеризм и высказывается за госкапитализм, и попутно вспомнив недавний текст на Слоне, кажется, в котором человек говорил, что в России нынешние деления на правых-левых не работают, я в очередной раз (я уже как-то высказывался на сей счет) стал думать над старой мыслью о том, как это деление восстановить.
Действительно, по экономическим и политическим показателям у нас с этим все сложно: среди левых куча поклонников сапога и Сталина, среди правых масса сторонников правового государства, всеобщих избирательных прав и ограничения дикого капитализма, все это сверху сдобрено имперским постсоветским ресентиментом, так что левый внезапно может оказаться националистом покруче Холмогорова, только у него нация будет «советская», - то есть, тут «все сложно».
Но есть один параметр, который до сих пор работает: этот параметр – права меньшинств. Гендер, феминизм, геи, люди с психическими отклонениями, современное искусство, вот это все.
На этом точильном камне проверяется почти безошибочно любой: если человека эти вещи не интересуют, если они ему кажутся второстепенными, если он считает, что их выдумали либералы, абстракцисты и пидерасты, - можно быть уверенным, что, левый он или правый на словах, – а на деле он за империю, государство, сапог, мобилизацию, великие стройки, большой нарратив, в угоду которому можно принести пять, десять, тысячу, миллион людей, – то есть, по сути, он против частного человека «вообще», полагая, что всегда есть какие-то конструкты, какие-то институции, какие-то идеи (империя, нация, государство), которые превосходят универсальное право частного человека на защищенность, – а значит, он правый, даже если у него над столом повешены в ряд портреты Маркса, Ленина, Сталина и Чегевары.
Потому что, конечно, нормальное социальное государство выстраивается именно вокруг прав меньшинств, права меньшинств, защищенность любой, самой остракизированной категории людей (до тех пор, пока она не нарушает уголовный кодекс), – основа идеологии социального государства. То есть, государства частного человека, не принесенного в жертву утопическим проектам Левиафана.
И выстраивать свои союзы сейчас, в наше смутное время всех и всяческих ресентиментов, нужно именно вокруг этого параметра. Потом, когда мы построим социальное государство, в котором всякий человек, с любыми взглядами и привычками, будет защищен от унифицирующей нормативности большого нарратива, спонсируемого Левиафаном, и которому будет гарантирована материальная и юридическая защищенность, - можно будет опять размежеваться. А пока так.
Вообще, товарищ, помни: твой главный враг – Левиафан и его сторонники, а тоталитаризм начинается с гендера.
(В этом смысле, кстати, современное искусство у нас выполняет важную политическую функцию, куда более важную, чем на Западе, - оно проверяет людей на толерантность).