Екатерина Шульман: «Массовых политических протестов прямо сейчас ждать не стоит»
http://www.siapress.ru/interview/81407
Осенью в Госдуме должно состояться второе чтение законопроекта по повышению пенсионного возраста. Чем ближе дата обсуждения, тем горячее становятся споры вокруг столь непопулярного решения. О последствиях пенсионной реформы для российского общества журналист siapress.ru поговорил с политологом Екатериной Шульман. Беседа, однако, оказалась куда сложнее и коснулась в целом состояния современного российского общества.
«Когда государственная машина слабеет, мы ищем какого-то человека, в котором она воплотится»
– Как пенсионная реформа может повлиять на пресловутый общественный договор, и вообще есть ли он сейчас?
– Прежде всего, нужно подробнее остановиться на общественном договоре. Он есть всегда. Никакой социальный порядок и никакой политический режим никогда не держится прямым насилием. Он всегда держится каким-то общественным согласием, которое может быть подкреплено насилием или пропагандистской работой, искажающей реальность. При этом общественный договор способен видоизменяться. И в зависимости от этого, с некоторой задержкой (большей или меньшей — тут многое решает наличие или отсутствие каналов обратной связи между властной машиной и гражданами), меняется и политический режим.
Что касается пенсионной реформы, то она чрезвычайно кстати легла в русло тех изменений, которые шли уже достаточно давно и замерялись социологическим инструментарием, но не были особенно видны.Где-то с рубежа 2011-2012 годов происходит медленный разворот представлений общества о самом себе и о своих отношениях с государством. Некоторые исследователи называют это кризисом или даже смертью патерналистского сознания.
– Для справки – что такое патерналистское сознание?
– Это представление о государстве, как об обобщенном родителе, которое заботится о гражданах, указывает им, как жить, оберегает их от опасности и взамен берет что-то. Налоги, лояльность, поддержку, ресурсы, углеводороды и так далее. Скажу сразу, элементы такого отношения к государству есть везде и всегда. Люди в любом политическом режиме жертвуют достаточно много – они платят налоги, соблюдают установленные правила, подчиняются ограничениям. Взамен они вправе ожидать некоего набора услуг. Но патернализм предполагает, что государство минимизирует участие гражданина в выработке этих правил. У нас патернализм – это прекрасное наследие советской эпохи, которое воспитывалось долгими десятилетиями.
Государство уничтожало и запрещало любое самостоятельно коллективное действие, по принципу «больше трех не собираться», истребляя с большой тщательностью любые коллективные общности и горизонтальные связи и подменяя их своими собственными: комсомолом, пионерией, государственными профсоюзами. Люди не могли совместно действовать помимо государства. Понятно, что все это происходило под разговоры о коллективизме, но фактически создавался атомизированный человек, между ним и государственной машиной ничего не стояло. Преодоление такого рода паттернов – это очень долгий процесс.Практически обязательный «симптом отмены» после исчезновения такого рода «государственного родителя» – это поиск вождя, лидера, который его заменит.Когда государственная машина слабеет, мы ищем какого-то человека, в котором она воплотится. Это вождистское сознание.
«Послушай государственную пропаганду и посмотри, а не происходит ли все с точностью до наоборот»
– Из ваших слов я понял, что общественный договор в России долго время был основан на патерналистском сознании и вождизме. Что с ними стало происходить с 2011 года?
– Начиная с 2011 года и, с особенным ускорением, по какой-то причине, которая нам пока не ясна, после 2014 года, вождистское сознание и представления о необходимости сильной руки стало, согласно социологическим опросам, размываться и занимать меньше места в обобщенной картине мира наших сограждан. Это происходит совершенно поперек представления об обществе, создаваемого пропагандистской машиной, что само по себе является очень характерной чертой: «Послушай государственную пропаганду и посмотри, а не происходит ли все с точностью до наоборот». Мы не знаем, почему события 2014 года как-то ускорили эти процессы. Какие процессы, о чем идет речь?Все меньшее количество людей из двух вариантов – «я рассчитываю только на себя» и «без помощи государства не обойтись» – выбирают последний.Понятно, что это две крайности, обе они нереалистичны, и в действительности никто не может полагаться только на себя или только на государство. Но если мы представим себе стрелку, которая болтается между этими крайними точками, то увидим, как она неудержимо склоняется к отметке «я рассчитываю только на себя». Параллельно теряют популярность представления о необходимости твердой руки, о предоставлении кому-то чрезвычайных полномочий для наведения порядка.
– Что к этому привело? Рост гражданского самосознания?
– Не совсем. Большей частью это не выглядит как радостное осознание обществом своей силы и самостоятельности. Это выглядит как разочарование, уныние, депрессия, паника (в зависимости от того, к чему вы больше склонны), убежденность людей в том, что их никто не слышит и не слушает, их интересы власти безразличны. Хотя рост гражданской активности — это процесс, который мы наблюдаем последние 10 лет как минимум, большинству людей пока просто не нравится все происходящее.
«Политические активности, которые не являются демонстрацией лояльности, опасны и дорого стоят для тех, кто в них участвует»
– Как это все относится к повышению пенсионного возраста?
– Отказ государства от одного из своих базовых социальных обязательств идеально лег в этот тренд ухода от патерналистского сознания. Поэтому эти коренные изменения нельзя развернуть в другую сторону или остановить, поменяв параметры пенсионной реформы. Можно произвести некие локальные подвижки в рейтингах отдельных политических акторов или властных инвестиций. Тут надо сказать, что в силу особенностей нашей политической системы изменение сознания людей не транслируется в изменение политического поведения, поскольку возможностей для этого чрезвычайно мало, коридор допустимых действий крайне узок.
Легальные политические механизмы, вроде выборов, своим ходом и результатами мало что нам говорят о реальных общественных настроениях, а те политические активности, которые не являются демонстрацией лояльности, опасны и дорого стоят для тех, кто в них участвует. Сознание людей меняется относительно быстро, а их поведение – не в такой степени. Даже исследователи с некоторым запозданием видят то, что происходит.
– То есть массовых протестов можно не ждать?
– Массовых политических протестов прямо сейчас - не стоит. Но нужно понимать, что у нас происходит с представлением общества о политической активности. Примерно в середине 2017 года произошел еще один малозаметный, но значимый перелом в общественном сознании. Среди участников социологических опросов совокупная доля тех, кто считает, что протестная деятельность сама по себе нормальна и не должна преследоваться государством, превысила 50 процентов.
– Что означают эти результаты?
– Завял один из самых значимых пропагандистских мифов – миф о Майдане.То есть навязывание обществу страха перед какими-то насильственными, революционными изменениями, к которым может привести практическим любая демонстрация, поэтому мы будем их всячески запрещать, потому что после этого наступит хаос, разруха и поджог покрышек.Общество верило в это довольно долго, учитывая плохую репутацию, которую революции имеют в России по понятным причинам. Где-то год назад этот страх перестал быть значимым фактором в российском сознании.
Из этого не следует, что люди готовы лично участвовать в протестах. Известно, как разнятся результаты опросов на тему «пойдете ли вы на выборы?» и реальные проценты явки, а тут речь идет о куда более рискованной форме политической активности. Понятно, что, когда реально случится какая-то протестная акция, на нее придут те, кто ни в каких опросах не участвовал, а многие из тех, кто заявлял спрашивающим о своей готовности протестовать, останутся дома.
Фото: Владимир Смирнов/TASS/Scanpix
Эти цифры важны нам другим. Отвечая на вопросы типа «Ожидаете ли вы, что в вашем регионе пройдут акции протеста?», люди не столько прогнозируют свое собственное поведение, сколько дают оценку настроений вокруг. Когда человек отвечает на такие вопросы он, как правило, ориентируется на некое общее мнение, хочет сказать «я как все». Повышение процента тех, кто говорит, что «да, я буду участвовать», либо «да, у меня в городе могут пройти протесты» показывает, как люди эту атмосферу считывают. Сами они, может, не пойдут, но чувствуют, что народ вокруг них недоволен.
«Пропаганда, как в сказке «Снежная королева», расписывает стекла наших окон цветами, чтобы мы не видели, какая на улице осень»
– Получается, что госпропаганда педалирует вождизм и патерналистское отношение, а социология показывает обратное?
– Скажем так, та картина мира, которую рисует госпропаганда, расходится с реальностью. На то она и пропаганда. Но в нашем случае она не просто расходится с реальностью, она зачастую ей прямо противоположна. Возможно, это не столько сознательное, сколько инстинктивное поведение со стороны «водителей» этой пропагандистской машины. Популярное представление о российском обществе как о сугубо патерналистском и вождистском, милитаристском и агрессивном - что называется, «nothing can be further from the truth» – ничто не может быть дальше от истины.Уж если характеризовать российское общество на основании совокупности данных, то оно атомизировано, с низким уровнем доверия, достаточно пассивно, в целом конформно, но никаких признаков агрессивности и особенного моления на войну, любви и восхищения внешнеполитическими упражнениями в нем нет уже довольно давно.Был короткий всплеск, социология его замеряла, и пик той самой «Русской весны» пришелся на майские праздники 2014 года. После этого наступила фаза плато, а уже осенью того же года пошло снижение оптимистических настроений на фоне экономических последствий случившегося.
Тогда социологи говорили, что рейтинг президента отвязался от всех остальных показателей.Поздравляем наблюдателей – теперь он привязался обратно.Весной-летом этого года мы увидели привязку рейтинга президента к внутриполитической повестке и, что важно, рейтинга еще двух министров, которые шли на почтительном расстоянии от него в списке наиболее популярных – это министр обороны и министр иностранных дел. Сейчас все трое пошли на спад. Это важно, потому что это говорит об изменении отношения к политике, а не к личности.
– Уход российского общества от патернализма и вождизма проходил под контролем государства или стихийно?
– Я не верю, что такие процессы могут каким-то образом контролироваться государством. Если мы говорим о пропаганде, то она наводит свою картинку и расписывает стекла наших окон цветами, как в сказке Андерсена «Снежная королева», чтобы мы не видели какая на улице осень. Это они умеют, но влиять на смену времен года они не могут.
«Все эти развороты подземных рек повлияют на то, сможет ли наша политическая система провести транзит власти»
– Для государственной машины все происходящее видится катастрофой?
– Мне трудно сказать, кто что там думает.В некоторых частях государственного механизма имеется несколько неадекватное представление о своем величии и могуществе,а в других – уныние и паника, сходное с тем, которое испытывает общество. В каких-то никто вообще ничего не соображает, потому что не имеет ни данных, ни умения их интерпретировать, и живет в своем отдельном прекрасном мире грез. Насколько я понимаю, общие настроения можно сформулировать как «на наш век хватит». И надо сказать, что в этой позиции, при всей ее примитивности, есть некоторая базовая логика.
Действительно, те настроения, о которых мы с вами говорим, не приведут к массовым протестам прямо завтра. А если это единственное, что вас волнует, то все остальное вы, наверное, переживете. Если же смотреть немного вперед, то все эти развороты подземных рек повлияют на то, сможет ли наша политическая система провести самую важную для себя операцию ближайших лет – транзит власти. Это важно, об этом они пока еще не то чтобы не думают, но пока не формулируют, потому что сам разговор на эту тему является некоторой крамолой.
– Можно ли сказать, что для того, кто возьмет на себя ответственность за повышение пенсионного возраста это будет политическим самоубийством?
– Есть ощущение, что это некая лавина, которая накроет всех, кто встанет у нее на пути, - судя даже по тому, как отчаянно первые лица правительства скрывались от этой темы. Выглядело это как перебрасывание с рук на руки горячей картошки или гранаты с выдернутой чекой. Довольно комическое зрелище со стороны, хотя участникам, вероятно, было не до смеха. Госдума и ее руководство считают своей заслугой то, что они, не испугавшись, вышли своей широкой грудью в чисто поле и связали себя с повышением пенсионного возраста, проведя массовые общественные слушания перед вторым чтением законопроекта. На слушания из представителей правительства пришел только министр труда, в результате главным спикером и разъяснителем реформы оказался Алексей Кудрин, глава Счетной палаты.
Фото: duma.gov.ru
Через неделю после этого президент выступил с телеобращением, в котором одновременно объяснил неизбежность реформы и предложил смягчение ее параметров. Это довольно экстраординарная мера: раньше президент обращался таким образом к стране преимущественно после больших терактов или стихийных бедствий. Судя по тем данным, которые у нас на данный момент есть, это оказало некоторое влияние на обобщенно понимаемые протестные настроения: на ожидания митингов в своем регионе и на веру в то, что они смогут изменить позицию власти – но не на сам уровень одобрения и неодобрения главы государства.
Это первая часть большого интервью с Екатериной Шульман. Продолжение ждите в ближайшее время.
06 сентября в 14:49, просмотров: 9316, комментариев: 4