Страх перемен и новые возможности роста

Страх перемен и новые возможности роста

by Евгений Волков -
Number of replies: 0
 Александр Асмолов. Страх перемен и новые возможности роста
 

Александр Асмолов. Страх перемен и новые возможности роста

 https://komitetgi.ru/school/obraz-budushchego/3428/

12 сентября в штаб квартире Яндекса состоялась осенняя сессия цикла дискуссий «Образ будущего». Сессия была посвящена перспективам развития рынка труда, человеческому и социальному капиталу в эпоху искусственного интеллекта.

Спикер - Александр Асмолов, доктор психологических наук, профессор, академик Российской Академии Образования, зав. кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, директор Федерального Института Развития Образования.

Модератор дискуссии – Андрей Себрант, кандидат физико-математических наук, директор по маркетингу сервисов компании «Яндекс», главный редактор профессионального журнала «Интернет-маркетинг».

«Образ будущего» - цикл дискуссий о важнейших изменениях в жизни общества и каждого отдельного человека в частности. Это проект для тех, кто хочет понимать, что происходит, и участвовать в развитии идей и инициатив, за которыми будущее. Цикл дискуссий подготовлен Комитетом гражданских инициатив и Общероссийским гражданским форумом.

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ:

– Когда что-то начинаешь, надо за что-то зацепиться. Я хотел обратиться к той фразе, с которой было все начато, насчет того, что мы конструируем будущее, место его предсказаний. Что такое последний год? Последний год – это год, который я называю «год гонок за будущим». Куда бы вы ни посмотрели, у нас заработала уникальная фабрика – фабрика конструирования образов будущего. На каждом шагу появляются новые стратегии, новые проекты. И когда я вхожу в ту или иную аудиторию, где опять обсуждают будущее, хочется перефразировать одну фразу из замечательного рязановского фильма «Гараж»: «Футурологичные вы мои».

И когда смотришь на всех нас как футурологичных, возникают несколько вопросов. Первый вопрос, мой любимый, и он, сегодня рискну прибегнуть к жанру презентации, звучит следующим образом. Кто знает «зачем», найдет любое «как». Это фраза, которая говорит, что без понимания мотивации собеседника, без понимания смысла, ради которого мы с вами делаем и занимаемся предсказанием будущего, и разрабатываем образы, мы никуда не денемся.

Поэтому, обращаясь к сегодняшней теме, кто знает, зачем мы начинаем постоянный анализ между искусственным интеллектом, и возлагаем на него столь великие надежды, что, по-моему, замечательно и интересно, вместе с тем, в чем смысл этого? И тогда следующий ход, о котором сегодня уже шла речь. Почему нас так притягивает, так манит предсказание будущего? Зачем мы обсуждаем эти образы?

Я привожу применительно к сегодняшней теме примеры сбывшихся и сбывающихся прогнозов. Первый, не буду все… вы все видите на экране, образы технологий будущего, которые подарил нам еще Леонардо, и он говорил с удивлением, прочтите эти тексты, это было как откровение: «Люди будут передвигаться, не двигаясь (все смотрели с удивлением). Говорить с отсутствующими (как это возможно?). И, наконец, слышать тех, кто не разговаривает». Все появилось. Это сбывшиеся прогнозы. Это показывает, что Леонардо предсказывал то, что произошло. Феномен сбывающихся пророчеств как конструктивный феномен.

Второе. Я умоляю, я просто прошу всех, кто занимается футурологией профессий, обратиться к блистательным предсказаниям в небольшом рассказе Азимова «Профессия». В этом рассказе в двух словах его смысл. Человек отчаивается от того, что он не попадает к тем, кому просто накладывают тестовый прибор на голову и тут же решают: ты полетишь на Марс, будешь работать в сталелитейной компании, ты полетишь туда-то. Тут же дают то или иное решение и дают четкую профессию. Этот путь я называю профессией, подчиняющей заданному алгоритму. За ними всегда стоит маршрут того, что мы называем адаптивной революцией… эволюцией (по Фрейду оговорился). Принцип адаптации как гомеостазы утилитарности и движения к специализации.

Я говорю, что эволюция, и это показывают эволюционные биологи, сегодняшние социологи, не сводится никогда к гомеостазу. Не сводится никогда только к адаптации. Всегда существует феномен «нежданно-негаданно». Всегда существует феномен, когда нам нельзя плестись в хвосте трендов. Это эволюция, основанная только на памяти, когда мы экстраполируем будущее на основе прошлого.

Здесь другой путь. Он найден. Это преадаптация, подготовка к будущему. Он связан с избыточностью. И гениальная ставка при разработке любых прогнозов, которые не учитывает никто практически сегодня, кроме замечательного автора книги «Хомо Деус», Харари, «Краткая история завтра», который говорит: «Неправда ваша». И здесь, как бы вторя ему, вспоминаю Шекспира: чем бы человек отличался от животного, если бы ему было нужно только необходимое, и ничего лишнего?

И в краткое время задаю свой любимый вопрос нашему замечательному залу. Можно задать вопрос? Скажите, пожалуйста, кому из вас в жизни (это мой любимый вопрос) приходилось слышать: «А тебе что, больше всех надо?». Поднимите руки, пожалуйста. Какой у вас замечательный антиадаптивный зал.

Далее, я хотел сказать, что когда мы придумываем, что технология изменит мир, и сегодня приходим и говорим: «Искусственным интеллектом правильно идете, товарищи», и верим – дайте мне точку, переверну мир. Неистовый Бруно Латур просил только лабораторию. И вот в 15-м году Фриман, его работа «Кто владеет роботами, правит миром». Эта работа вышла только в 15-м году. Вся та же вера. Вера, что кто овладеет технологиями, все переделает. Такая своего рода вера.

Что за ней стоит, что она рождает? Вера – это сила. И технологии рождают картины мира. Знаменитая механическая картина мира - Ламетри «Человек как машина». Знаменитая сегодняшняя картина мира, мир как сеть, и когнитивная метафора – человек как устройство по переработке информации. Мне сегодня напомнили, что вчера, 11 сентября, прошел, по-моему, 61 год, как появилась когнитивная психология, когнитивистика, когда в Гарварде собрались и именно 11 сентября создали когнитивный подход.

Но почему мы боимся технологий? Технологии всегда – джинн из бутылки. И эта формула, которую я предлагаю вашему вниманию, она в каждом из нас. Мы испытываем страхи перед переменами, потому что они овладевают нами. Далее, что за этим стоит? За этим стоит мощные психологические, психоаналитические механизмы потери страха над технологиями. Первое – символы деперсонализации, страха в истории культуры. Все помнят голема, и я обращаю на него внимание. Все помнят Франкенштейна. И, наконец, последний образ терминатора. Что за ними? Что мы потеряем в себе личностное, что мы потеряем в себе человеческое.

Но еще ряд символов, которые говорят, символы перемен, почему мы их боимся, почему вытесняем, дегуманизация общества, левиафан, матрица, как бы они в разное время ни появлялись, они перед нами. Отсюда страх перемен в истории культуры. И когда спорят, а могут ли и как взаимоотношения между искусственным интеллектом и человеком, я вспоминаю блистательные работы Пенроуза, который четко показывает, что мы не можем все свести к адаптивной эволюции, к заданным только алгоритмам. Существуют незаданные алгоритмы.

И поэтому, как бы мы ни продвигались в области исследований искусственного интеллекта, все более расширяется программа преадаптации, непредвиденного, непредсказуемого. И тогда, когда мы этого боимся в нас, когда мы начинаем спорить и говорить «роботы овладеют нами», я вспоминаю следующие строки. «Нас темные, как Батыи, машины поработили. А в ночь, одолевший робость, создателю своему, кибернетический робот: «Отдай, – говорит, – жену! Люблю, – говорит, – блондинок на 30 оборотах. Лучше по-хорошему уступите». Эти строки из стихотворения Андрея Вознесенского, монолог битника, «Бунта машин», показывают, как страхи эти пронизывали нашу культуру.

Но парадокс, на который обращаю внимание, парадокс, который люблю, и почему говорю «да здравствует исследование искусственного интеллекта»? Чем больше человечество продвигается в области моделирования разума, тем больше оно прозревает в понимании человеческого в человеке. И здесь Черкасовский, может многие уже, смотрю на юные лица в этом зале, вряд ли помнят замечательный фильм «Дон Кихот», где играл этот актер. Но его взгляд, его глаза, и то, что каждый из нас так и подмывает, когда стоит над пропастью, сделать еще один шаг вперед, так и подмывает броситься на бой с ветряными мельницами. И это человеческое в нас.

И поэтому исследования искусственного интеллекта помогают нам и найти кооперацию, и увидеть собственное человеческое в человеке, и расширяют поле тех профессий, где мы уникальны и неповторимы. И поэтому, когда мы говорим об образах будущего и о профессиях будущего, мой любимый образ – перед вами «Вайер». На русский язык можно перевести двумя словами – почемучка или, если более нагло, зачемучка.

И когда мы говорим «Вайер как человек будущего», я хочу завершить свой вопросительный жанр. В чем беда нашего образования? В чем беда адаптивных профессий? Лучший диагноз поставил не психолог, как это ни грустно, и даже не социолог, а лучший диагноз поставил Самуил Яковлевич Маршак: «Он взрослых изводил вопросом «почему?» Его прозвали «маленький философ». Но только он подрос, и начали ему преподносить ответы без вопросов. И с этих пор он больше никому не задавал вопросы «почему?» Замечательный зал, зал почемучек, ваше слово.

АНДРЕЙ СЕБРАНТ:

– Спасибо огромное, Александр. Во-первых, это прекрасное, очень воодушевляющее и очень, наверное, точное начало дискуссии. А теперь, уважаемые гости, участники, у вас вопросы появились?

ИЗ ЗАЛА:

– Я как работник школы, про ФГОС спрошу. Опять про whyer и про inquirer best learning.

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ:

– Второе не расслышал.

ИЗ ЗАЛА:

– Inquirer best learning. Риск этого вида образования – это отсутствие системности. Системность всегда была традиционна в российском образовании. И сейчас, наверное, нам надо найти баланс. Дайте нам направление и тот горизонт, куда нам идти, чтобы найти баланс между системностью и риском при inquirer best learning.

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ:

– Любимый вопрос. Действительно, баланс, который все время качели качаются между стандартностью и вариативностью. И, по большому счету, я хочу напомнить вам смысл стандартов, которые мы ввели, и в которых я программирую. Смысл заключается в следующем: что стандарт – это норма необходимого разнообразия. И когда мы стандарты так называемые… мы ведь все время придумываем в образовании сокращения как проекткульт когда-то. Когда-то говорили проекткульт, потом говорим ФГОСы, а сейчас появился в образовании новый термин ЕОП, который вы знаете. Единое образовательное пространство.

АНДРЕЙ СЕБРАНТ.:

– А не то, что вы подумали.

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ:

– И когда мы занимаемся подобного рода семантикой, то мы четко понимаем, что путь следующий. Есть основа, есть базовые культурные, передача культурных мемов, культурных образцов. И этот джентльменский набор всегда определяется через стандарты как конвенцию, которую мы достигаем. Но вместе с тем, если мы в постоянно изменяющейся реальности будем рабами только рецептурного мышления, только адаптивного мышления, мы с вами это очевидно проиграем. Почему?

Потому что наши дети задают нам такие вопросы, которые в ситуации информационной социализации совершенно другие вопросы. Вопросы, потому что мы в мире неопределенности, в мире непредсказуемости. Мой любимый пример, только один. Мы должны транслировать путь, не просто знания, а должны транслировать смыслы.

Напоминаю, когда кратковременно показывали информацию, шахматные фигуры на доске шахматистов, и просили запомнить, сколько их было, никто не запоминал. Очень краткое предъявление. И только один гроссмейстер сказал, разозлясь на психологов: «Я не помню, сколько фигур на доске, я не помню, как они стояли. Но если белые начинают, они дают мат в два хода». То есть образование сегодня – это трансляция, прежде всего, смыслов, а не значений. Вот путь.

РОМАНОВСКИЙ О.:

– Спасибо. Олег Романовский. Я уважаемому спикеру задаю вопрос, он произнес слово «раб». Я напоминаю, что древние греки называли педагогом раба, который сопровождал детей в гимназию и уводил их обратно. Скажите, пожалуйста, насколько отличается состояние педагога сейчас по сравнению с греческой рабовладельческой республикой?

Да. И второй вопрос у меня в следующем. Вы не считаете, что еще одна очень важная проблема – это разорванность этапов образования, которое существует у нас, и между этими этапами огромные ямы?

АЛЕКСАНДР АСМОЛОВ:

– Легко чувствовать любимые вопросы. Кратко, чтоб не размазывать, как говорил Беня Крик, кашу по столу. Первое. Кризисы детского развития задаются созданными нами разрывами образования. Ответ на ваш вопрос. Когда мы заставляем ребенка делать бешеный прыжок от дошколки в школу, когда мы школяризацию, школьные уроки натягиваем, простите, на детство, мы тем самым задаем те или иные кризисы.

Второй кризис, который традиционный, при переходе от началки, извините за нашу терминологию, в основную, ребенка как коня… помните, была такая, привязывали к разным предметам. Был один, его начинают разрывать. И если в началке мы еще что-то, ну, ориентируемся на моего любимого Выгодского, Давыдова или Иконина, и даем идеологию развития, предметное лобби начинает его развивать, и каждый говорит: экология важнее, зоология самое главное. А ко мне пришел один проректор университета, сказал: «Надо убрать из школы географию». Я спросил: почему? «Введите геологию. К нам не идут на факультет».

То есть, поэтому, я еще раз говорю, мы здесь сталкиваемся с реальной проблемой. По поводу раба – вы сами знаете ответ на этот вопрос. Человек является рабом настолько, насколько он себя чувствует рабом. Сегодня у нас есть разные учителя. Одни готовы к изменениям, другие – боящиеся изменений. Перед которыми великий феномен – феномен бегства от свободы и страха войти в открытую дверь. Но есть уникальные учителя как лидеры изменений. Кланяюсь перед ними. Они есть всегда, несмотря ни на что. Как всегда были Пастернаки, всегда были Сахаровы и Мандельштамы.

21.09.2017

1967 words