Как много самозваных и самоизбранных (о непрофессионализме российской журналистики)

Город и горожане, 2001, № 51, 18 декабря (Нижний Новгород).


Том Дикинс, американец из Детройта, побывал у нас на прошлой неделе с частным визитом, проще говоря, на юбилее своего русского друга, который очень удачно оказался и моим приятелем. У себя в Америке Том работает в бюро, изучающем прессу разных стран, и я полюбопытствовала насчет его мнения о нашей российской прессе. Том согласился высказать свое частное мнение, оговорив, что оно может показаться поверхностным, потому что по службе он занимается прессой Западной Европы, а российской просто интересуется. Однако он сразу и довольно уверенно сказал, что, по его мнению, нынешняя российская пресса производит впечатление жестокой, агрессивной и недостаточно профессиональной. Что московские журналисты кажутся мало знающими провинцию, если даже о Нижнем Новгороде говорят как о глубинке. Заметны, по его мнению, и попытки провинциальных журналистов делать свою работу “по-столичному”, что обычно выглядит, как частушка рядом с песней, хотя и сама песня часто сомнительного содержания и небрежного исполнения. Вообще, профессионализма сейчас в России недостаточно везде.


— Ваши журналисты слишком далеко заходят, присваивая себе обязанности наблюдателей за жизнью во всех её проявлениях. Их чрезмерное рвение и стремление стать во враждебную позицию ко всем общественным деятелям и властным структурам мешает сформировать согласие, так необходимое российскому обществу.

Но многие и профессиональные журналисты считают, что агрессивная пресса является лучшей гарантией демократии.

— Но журналисты очень часто просто манипулируют действительностью, не считая необходимым с уважением относиться к фактам. Наверное, я не слишком ошибусь, если предположу, что очень много говорится и пишется с минимальным результатом. И что доверие общества все больше подрывается. У нас в 1989 году журналисты были, по мнению общества, на втором месте в группе тех, чьи этические стандарты ниже всего. У вас сейчас, видимо, тоже.

— Наши журналисты считают, что если не они, то кто же осчастливит людей освещением событий?

— Вот-вот, “осветить”, хотя от них требуется просто сообщить. Если бы, однако, пресса вдруг не сообщила бы нам чего-то, это могли сделать многие политические лидеры, разные организации и миллионы активных граждан Я видел по вашему местному телевидению, как много нижегородцев делают разных сообщений по разным поводам, а журналист только держит микрофон И вот как раз горожане сообщают, а потом уже журналисты комментируют их сообщения в распространенной манере — назойливой и негативной.

— Но традиционное объяснение этому — бдительность, которую журналисты должны проявлять непременно.

— Да, это обычное и благородное объяснение тому, почему освещение событий должно быть негативным. Хотя постоянное преобладание плохих новостей над хорошими лишает людей информационного разнообразия, необходимого для сколь-нибудь адекватного мировосприятия и мироощущения, не говоря уже о принятии правильных решений. Среди журналистов распространено ощущение исключительности их призвания, они убеждены, должны не только и не столько служить обществу, предоставляя ему точный отчет о событиях, но спасать и совершенствовать его. И это, по их мнению, первейший и главнейший долг их — заострять внимание на проблемах и недостатках, неудачах и угрозах. То есть пресса присвоила себе право быть критиком над обществом, а это большие возможности для злоупотреблений.

— Вы имеете в виду простор для её ангажирования?

— Даже если бы прессе удалось остаться совершенно неподкупной, причины для тревог остались бы все равно, потому что очень немногие журналисты могут быть критиками, большинство же не имеют повода считаться экспертами: с их знаниями их не взяли бы на работу в те области, о которых они смело рассуждают. Ну а отсутствие необходимого количества знаний заменяется постоянным скептицизмом, которым многие журналисты пользуются, чтобы объявить объект несовершенным, а критику свести к перечислению дефектов. То есть журналисты не в состоянии справиться с задачей, которую сами себе определили. Кроме того, они просто предрасположены против позитивных точек зрения и позитивной информации, а для того чтобы делать разумные выводы, необходимо благоразумие, которое гарантирует, что имеется в виду, и взвешивается и отрицательное, и положительное.

— Но, может быть, это невозможно — достичь нейтрального освещения проблем, не искаженного личными мнениями, учитывая, что журналисты — тоже люди?

— Разумеется, журналисты, как и все люди, подвержены разным мотивам, даже весьма благородным. Но даже чистые намерения не гарантируют положительного результата, потому что власть и коммерческая сущность прессы больше способствуют низменным мотивам. Журналистская объективность достигается обычно в прямых новостях, но у большинства ваших журналистов даже это не всегда получается, потому что они не стараются делать сообщение бесстрастным, но считают необходимым сопроводить его если не разговорными словами, то уж интонацией, которую большинство граждан “усекут” обязательно. Но, как мне кажется, ваша публика уже “усекла” и то, что журналисты что-то разрушают в их жизни: я слышал немало неодобрения и даже призывов к ограничению на власть прессы. И это серьезное предостережение, которое не стоит игнорировать.

— То есть журналистам сейчас следует обратить внимание на проблему доверия граждан?

— Думаю, да. Мне кажется, у вашей журналистики чрезвычайно редко случаются моменты доверия и одобрения со стороны публики, которая сердится на неё не только за плохие новости, но и за то, что сердит всех людей в разных странах: назойливость, с которой пресса всегда толпится возле людских несчастий, вторгается в их личную сферу, эксплуатирует их беды. Но у вас, по моему мнению, это происходит вообще удручающе, потому что ваши люди так простодушны и так беззащитны во всех отношениях, что не умеют ни сопротивляться прессе, ни защищаться от нее, ни просто вести себя с ней, высказывая и показывая ей свои несчастья с надеждой на помощь, но часто оставаясь лишь удачным поводом для популярности безжалостного журналиста.

Людмила Винокурова