Экспертиза творчества Н. Козлова в литературном аспекте

Ознакомившись с писаниями Николая Козлова (“Философские сказки…”, “Истинная правда…”), я не мог не признать: автор, безусловно, талантлив. Именно это и заставляет говорить о нем. Другая причина, вызвавшая этот краткий отзыв — некорректная, по моему мнению, интерпретация статуса козловских текстов.

Некоторое время назад московский поэт и психоаналитик М. П. Нилин в своем публичном выступлении высказал мысль, сводящуюся примерно к следующему: после Фрейда психологический роман умер. Эта точка зрения, безусловно, излишне радикальна, но в ней содержится рациональное зерно; в самом деле, романы Бальзака или Достоевского для современной им читающей публики были не только эстетическим фактом, но и – в значительной степени — психотерапевтическим явлением. При этом, понятное дело, великие романисты не создавали систем тренинга (как, впрочем, не создавали и философских систем) – они учили жизни.

Целый ряд социокультурных явлений, актуализировавшихся на грани XIX-XX веков (фрейдизм – лишь одно из подобных явлений), сместили “жизнеучение” из сферы “высокой” или элитарной культуры в культуру массовую и, еще в большей степени, в различного рода субкультуры.

Сочинения Николая Козлова, по моему мнению, следует рассматривать именно в подобной перспективе. Его тексты можно и должно рассматривать не столько как квазинаучные, сколько как квазилитературные. Это признает и сам автор: “Это точно не наука, хотя росла книга из науки и плотность использованного в ней собственного и заимствованного научного материала значительно превышает среднестатистическую. Скорее, это Литература, в своих лучших местах становящаяся Поэзией”. Что же, будем судить автора “по законам, им самим признанным”.

С точки зрения литературного критика, книги Козлова, в особенности “Философские сказки” следовало бы признать постмодернистским романом. В пользу такого вывода говорит и метажанровость козловских книг, и их избыточная цитатность, практически центонность, признанное самим Козловым право пользоваться чужими мыслями без ссылки на автора (так, возникающие в тексте знаменитое сравнение людей с дикобразами, разумеется, не сопровождается ссылкой на Шопенгауэра).

Однако нечто очень важное отличает книги Козлова от наиболее ярких образцов постмодернистского искусства. Можно любить или не любить “Мифогенную любовь каст” Ануфриева и Пепперштейна, “Змеесос” Радова, “Голубое сало” Сорокина, — но никто из вменяемых людей не станет утверждать, что эти книги есть книги учительские, а их авторы призывают заниматься, к примеру, копрофагией, скотоложеством и т. д. Эти сочинения есть факты эстетики, факты литературного процесса, но в них бессмысленно искать того, что люди XIX века искали в романах – да никто и не ищет.

Напротив, Козлов прямо утверждает: “Искусство не роскошь, а одно из гигиенических средств для помывки души”; “Всё просто – когда искусство дарит силы и энергию, искусству – да, когда отнимает время и силы – нет. Когда искусство будит, ему – да, а когда погружает в сон, хотя бы и прекрасный, — нет. Учит доброму – одно, играет на неврозах – другое”. Вывод здесь однозначен: это литература учительская, но существующая в рамках постмодернистской парадигмы. Это, конечно же, ситуация, подразумевающая неизбежную эклектичность.

Можно навскидку выделить два уровня восприятия, на которые рассчитаны козловские книги. Первый уровень — это уровень масскультуры. В общем потоке недоброкачественной псевдопсихологической литературы книги Козлова, конечно же, должны выделяться ярким стилем (я уже говорил, анализируемый автор, безусловно, не лишен таланта). Обращая на себя внимание случайного потребителя такого рода книжной продукции, козловские труды, однако, скорее всего будут лишь бегло просмотрены. Массовое сознание эклектично, как и книги Козлова – конфликта здесь не возникнет, не возникнет и заинтересованности. Но в отдельных случаях козловские сочинения могут попасться человеку, ищущему “правды”. Если он заинтересуется козловскими идеями – речь пойдет уже о втором уровне восприятия, уровне субкультуры.

Я полагаю, что “козловцы”, “синтоновцы” представляют собой характернейший пример жестко структурированной субкультуры, а книги Козлова могут быть рассмотрены в контексте данной субкультуры как формирующие её механизмы. Среди признаков субкультурной козловской поэтики отмечу её нарочитую инфантильность. Среди средств, которые продуцируют инфантильный дискурс, назову неприятие Козловым “птичьего языка” — то есть языка науки. Термин строг, отстранен от своей этимологии, он обрубает в сознании читателя лишние ассоциации. Эклектике постмодернистско-субкультурного письма это, разумеется, не нужно. Отсюда возникает притчевое мышление, метафоризация текста. То, что выдается Козловым за “простоту”, “доступность” изложения, оказывается средством размывания смысла, уходом от ответственности. Благодаря этому сознание “козловца” размывается, он начинает жить в псевдореальности, утрачивает какую-либо способность к интерпретации внешних фактов, к различению смыслов. Козловское письмо порождает в сознании его адептов ирреальный мир. Козлов продуцирует не простоту, а опрощенчество, ведущее к полной интеллектуальной пустоте.

В отличие от сложности, интеллектуальной насыщенности элитарной постмодернистской литературы, субкультурный постмодернизм максимально упрощен, не требует от читателя игры ума, но, напротив, уничтожает ее. Книги Козлова – явление яркое, но требующее читателя, сознающего условность, постмодернистичность козловского письма, а не принимающего его за учительское слово Истины.

P.S. Экспертиза сделана по заказу “Mephistofel” и “Сомневающегося”, все права на экспертизу и её распространение (по авторскому законодательству) принадлежат лицам с данными Никами.

P.S.2. Ешьте капусту в ней много витаминов…;)

Данила Михайлович Давыдов,

поэт, прозаик, филолог, литературный критик, лауреат премии “Дебют”, лауреат Богдановской премии, дипломант Тургеневского фестиваля малой прозы, председатель Союза молодых литераторов “Вавилон”, соредактор сетевого литературного журнала “TextOnly”

Получено Е. Волковым: 2001-10-08, 11:57

ЭкспертизыДискуссия о Синтоне и Н. Козлове