Главная Содержание Карта Онтокритика (блог) Поиск по КОРНИ-проекту
Инновационный продукт проекта КОРНИ для современного разумного управления собственной жизнью: Я — человек: самоизобретение, самопроизводство, самоэксплуатация. Онтокритика: прагматический инструмент себяведения и себявладения (https://ontocritic.org/blog/archives/2326)

Единство, просветление и опыт мистического переживания

Многие люди разными путями приходили к переживанию так называемых измененных состояний сознания. Слово «измененное» подразумевает, что и восприятие, и описание пережитого отличается от обыденных, повседневных переживаний. Два основных способа достичь такого состояния (вероятно, старых как мир) — это использование определенных веществ (растительных или синтетических) и специальных упражнений, которые приводят к тому, что процесс формирования в сознании переживания становится более свободным. Измененные состояния сознания могут также возникать в преддверии смерти, во время сильного стресса или спонтанно, без всякой видимой причины.

Мистическое переживание

Одним из тех измененных состояний, которые оказывают наибольшее влияние на нашу жизнь, является так называемое мистическое переживание. Сущность его заключается в возникающем ощущении полнейшего изначального слияния со всем миром. Назовем его «переживанием Единства». Такое переживание не поддается описанию с помощью привычных слов и понятий; человек ощущает, что он (334:) находится за гранью времени и пространства, за гранью жизни и смерти, и может как бы наблюдать за самим собой со стороны.

В шестидесятые годы Запад захлестнула волна ставшего популярным мистицизма. Сильные психоделические препараты, механизм действия которых и сейчас еще недостаточно изучен, влияют на нервную систему, каким-то образом трансформируя естественный процесс интеграции в мозгу, что делает доступными переживания, о которых раньше можно было узнать лишь из эзотерической литературы. Наркотики изменили мировосприятие многих будущих лидеров зарождавшихся в те годы общественных движений, многих молодых дарований, проявившихся затем в сфере искусства и науки. Восточные религиозные системы предлагали такие способы объяснения и усвоения этих переживаний, которые не могли дать западные религии. Некоторые экспериментаторы громогласно и публично превозносили свои новоявленные озарения, другие же без особого шума встраивали их в свое мировоззрение. На Запад хлынули восточные духовные учителя, приезжавшие либо по собственной инициативе, либо по приглашениям, и принимавшиеся за возделывание новой благодатной почвы. Подлинные мистические переживания, наряду с их толкованиями в русле восточной космологии, оказали огромное влияние на психологию, музыку, изобразительное искусство и моду. Под их воздействие попали даже те, кто был далек от психоделической культуры. В воздухе веяло мистицизмом.

Для тех, кто хотя бы однажды испытал ощущение Единства, стремление к максимально длительному пребыванию в этом особом состоянии может стать смыслом и целью жизни. К нему стремятся и те, кто сам не имеет опыта такого переживания, но наслышан о нем и верит в его реальность. Этому способствуют и так называемые духовные учителя, которые утверждают, что сами они постоянно существуют в столь возвышенном состоянии, и внушают, что мир Единства гораздо подлиннее и прекраснее нашей обычной действительности, где царят обособленность и разобщенность.

Несмотря на то, что все, кто испытал мистическое переживание, заявляют, что передать эти ощущения невозможно, различные культурные традиции все же пытаются вместить их в рамки собственных понятийных систем. Люди, имевшие опыт подобных переживаний, принадлежат разным культурам и эпохам, что самым существенным образом сказывается на их восприятии и последующей трактовке (335:) данного состояния. Мистические переживания возникают не на «чистом месте» — испытывающие их люди обременены конкретным мировоззрением, безусловно влияющим на их восприятия. Вот почему у индуистов бывают «индуистские» мистические переживания, у христиан — «христианские» и т.д. Поэтому христианские мистики могут видеть Бога во всем сущем и при этом сохранять веру в трансцендентного Бога, обязательную для дуалистического христианства. Восточный мистик может воспринимать все сущее как Божественное и не только признавать имманентного Бога, но и выстроить систему, где конечной реальностью является несомненный «анти-дуализм», «духовный монизм» (для индуистов — это Единство, Цельность, для буддистов — Ничто, Пустота). Таким образом, способ восприятия мистического переживания не может быть отвлеченным, а является исторически и культурно обусловленным.

Идея Единства — это абстракция, порождение разума, попытка сформулировать и описать мистическое переживание. Поскольку Единство относится к миру более возвышенному, нежели наш мир разобщенности и множественности, для его описания выбирается некое реальное качество или свойство, вычленяется, облекается абстрактным смыслом и овеществляется. При этом порожденная таким образом сущность признается более важной, чем индивидуальные проявления самой жизни. Попутно принижается значение многообразия (множества форм) бытия. Такой подход характерен для всех культур, где духовное противопоставляется мирскому и объявляется высшей ценностью[1].

На Востоке абстракции, почерпнутые из мистического переживания общности, породили не только понятие Единства, но и религиозную идеологию, этику и основанную на них иерархию. (Мы определяем идеологию как мировоззрение, содержащее идеальное представление о том, как надлежит жить, иначе говоря, мораль.) Мистическое переживание — важный исторический фактор, влияющий как на восприятие всего человечества, так и на жизнь отдельных людей. Но в процессе формирования идеологии, использующей понятие Единства, возникла мораль, принижающая индивидуальное «я» и не желающая считаться с интересами отдельной личности. Любое мировоззрение, отрицающее реальность или значимость (336:) индивидуального «я», неизбежно начинает превозносить бескорыстие и самопожертвование. Когда отказ от личных интересов провозглашается обязательным этапом на пути духовного совершенствования, мы имеем дело с моралью отрешенности. Такие системы морали никогда не могли всерьез побороть личную заинтересованность, а лишь заставляли её скрывать, что приводило к падению нравственности. Мы постараемся показать, каким образом духовные лидеры используют понятие Единства для утверждения своей непререкаемости, а следовательно, авторитарности[2].

Всякий, кто пытается рассказать о своем опыте переживания Единства, как правило, начинает с предупреждения о том, что передать его словами невозможно. Приведем, однако, некоторые примеры таких описаний.

1. Ощущение пребывания в вечности — в мире, который всегда существовал и всегда будет существовать.
2. Ощущение, что невообразимо мощная энергия разрушает границы индивидуальности и дает сознанию возможность расшириться и вместить в себя все сущее.
3. Обычное деление на «я» и «не-я» либо мгновенно исчезает, либо становится очень нечетким.
4. Часто, почти всегда возникает чувство глубокого единения, слияния с Космосом (его можно даже назвать любовью).
5. Человек «знает», что мир, в который он попал, достижим.
6. Этот мир ощущается как нечто знакомое и притом неведомое.
7. Возникает чувство благоговения и сознание собственной незначительности, так что все обыденные заботы и волнения кажутся мелкими и бессмысленными.
8. Страх полностью отсутствует, потому что смерть ощущается как нечто совершенно нереальное. Или, если выразить это немного иначе: когда вы перестаете отождествлять себя со своим «я» и сливаетесь с Космосом, возникает ощущение, будто вы уже умерли и поэтому бояться больше нечего. Такое исчезновение страха — одно из самых удивительных, необычных ощущений: оно позволяет почувствовать столь полную свободу, о существовании которой вы даже не подозревали. (337:)
9. Человек чувствует себя совершенно независимым от оценок окружающих и свободным от таких мелочных чувств, как мстительность и соперничество. Ведь, в конечном итоге, все мы едины. При таком подходе любые так называемые отрицательные эмоции — злоба, ревность и т.п. — кажутся не только необязательными, но и глупыми, основанными на заблуждении.
10. Человек осознает, что он (или мы все) есть одно из проявлений Бога.
11. Все сущее (в том числе и сам человек, и то, каким предстает перед нами Космос) видится совершенным.

Первые ощущения от соприкосновения с этим всеобъемлющим Единством более реальны, нежели любая обыденная реальность, и столь прекрасны, что почти неизбежно возникает некое «опьянение» ими, эйфория, заставляющая стремиться к ним вновь и вновь. Беспредельное чувство свободы, вечности и единения с Богом и Космосом может быть столь сильным, что нельзя удержаться от мысли: как было бы замечательно, если бы все могли преодолеть привязанность к своему «эго», ибо именно это, как считается, мешает пережить данное состояние. Пребывание в нем как можно более долгое время может стать для человека главной целью жизни.

Тот, кто испробовал «запредельное», часто начинает видеть в обыденной реальности лишь негативные стороны — страх и стремление к власти, неутоленные желания, отчужденность, собственную ограниченность и неуклонное приближение смерти. В повседневной жизни на человека воздействуют эмоции окружающих, в том числе и отрицательные. Вместо того чтобы ощущать слияние с Вселенной, он чаще всего ощущает одиночество и неудовлетворенность. Совершенство оказывается недостижимым идеалом. При этом те проявления нашего эго, которые приводят к разобщенности, — гордость, зависть, эгоизм, алчность, властолюбие, стремление к соперничеству и т.д. — не только кажутся жалкими и ничтожными, но оцениваются как абсолютно отрицательные. Переживание Единства начинает олицетворять собой все положительное, истинное, реальное. Разобщенность же становится неким пугалом, чем-то совершенно не нужным, даже врагом, который не дает нам ощутить Единство или, как в индуизме, майю — великую иллюзию. Тогда смыслом жизни, или духовным путем, становится преодоление разобщенности и всего отрицательного, что с ней связано. (338:)

Дуализм и отрешенность

Подлинное переживание всеобъемлющего Единства отличается от той умственной абстрактной конструкции, которая строится из попыток его описания и которой затем придается статус реальности, затмевающей реальность истинных личных переживаний. Не следует забывать, что переживание Единства доступно только отдельной личности. Единство — это абстракция, которая, претендуя на преодоление дуализма, сама таит в себе скрытую двойственность. Подразделение Космоса на две категории или два уровня реальности само по себе двойственно. Идеология Единства (в отличие от переживания Единства) противостоит идеологии множественности, называя себя «высшей» и более реальной. В то время как мистическое переживание Единства дает человеку ощущение своей глубокой связи с космосом, идеология Единства с присущим ей скрытым иерархическим дуализмом, напротив, отделяет духовное от мирского, а человечество от природы.

Дуализм делит все сущее на две основные категории. В западных религиях это, безусловно, разделение на Бога и Божье творение, при этом одна часть — в данном случае Бог — всегда ценится больше другой. Это порождает явную иерархию ценностей: Бог стоит выше, нежели Его творение. Кроме того, это создает еще одну иерархию ценностей внутри низшей категории, которая основана на добродетелях или предписаниях высшей. Иначе говоря, чем богоподобнее человек или, по меньшей мере, богобоязненнее (а значит, послушнее), тем он лучше. Такая же двойственность, основанная на принципе или-или, действует и в идеологии Единства, только там она скрыта за самим понятием, которое утверждает общность всего сущего и потому представляется всеобъемлющим. Но если единство ценится выше, чем разнообразие, неизбежным результатом становится попытка достичь этого единства, отрицая или преуменьшения значение обособленности. Действительно, во многих духовных учениях Востока отождествление с принципом Единства подразумевает принижение роли обособленности, её отрицание, отрешенность, отказ от нее. Тогда рост «духовности» или осознанности рассматривается как движение личности от индивидуального (то есть ограниченного) к всеобщему. Такие утверждения, как: «Все совершенно», «Все мы — одно целое», (339:) «Обособленность — всего лишь иллюзия», — являются примерами отождествления единственного и единого.

Отрешенность предполагает наличие двух, четко выраженных иерархических категорий, от низшей из которых необходимо отрешиться ради обретения высшей. Для оправдания этой жертвы высшую обычно объявляют святыней. Когда «единое» считается лучше или реальнее индивидуального и разнообразного, тогда решение личных проблем становится возможным только путем следования ценностям идеологии Единства. Это приводит к тому, что источником всех проблем объявляется забота человека о своем жизненном, личном благополучии. Таким образом, в восточной ментальности эгоцентризм рассматривается как абсолютное зло. Поэтому несомненным становится предпочтение сотрудничества — соперничеству, альтруизма — эгоизму и отдачи — получению[3].

В статье о «духовных учителях» («Омни», март 1990) один из учеников некоего восточного гуру рассказал показательную историю о том, как его учитель в нескольких словах преподнес ему запоминающийся урок. Начиналось строительство храма, посвященного гуру. На церемонию закладки первого камня съехались ученики со всего мира. Многое из них привезли с собой ценные вещи, чтобы замуровать их под фундаментом. Рассказчик, к его несказанной гордости, был избран первым из тех, кто хотел положить туда свои подношения. Он вспоминает, как, возгордившись, что его выбрали первым, схватил крупный брильянт и энергично бросил в яму. А когда оглянулся на учителя, тот тихо сказал ему: «Не слишком ли много ты получил?» В заключение рассказчик говорит, что под влиянием этих слов его присмиревшее эго стало гораздо мудрее.

Для ученика, которого отчитал гуру, преподнесенный урок заключался в утверждении, что его дар не был достаточно чистым. Но можно рассмотреть этот случаи и с совершенно иных позиций. Постройка храма в честь гуру и то, что ценные подарки были истрачены зря (их закопали в землю как символ величия гуру), — все это свидетельства колоссального и совершенно беззастенчивого эгоцентризма. Одна из самых дешевых уловок гуру — заставить людей почувствовать свою неполноценность, показав, что их поступки (340:) запятнаны эгоизмом, а сделать это всегда легко. Гуру, о котором идет речь, «получатель» даров, не смог отказать себе в удовольствии поставить своего ученика на место, дав тому ощутить свое ничтожество. А может, все дело в том, что дар ученика оказался недостаточно хорош? Но поскольку в глазах учеников гуру предстает как человек просветленный и преодолевший свое «эго», подобная трактовка ситуации для них просто немыслима.

Следовательно, ученик упустил шанс извлечь из этой истории подлинный урок: стремление гуру к самоутверждению и его готовность «получать» прячутся под маской просветленности и самоотверженности и таким образом остаются неосознанными. Поскольку чистота, а значит, и превосходство гуру воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, предполагается, что он заслужил любые «подношения», просто потому, что является просветленным. Таким образом, он может отчитать своего ученика за излишне активные действия, которые он сам же и спровоцировал и которые, по сути, полностью повторяют его собственные действия, разве что в более скромном масштабе, и при этом не показаться лицемером. Вопрос, кто отдает и кто получает, никогда не ставится, потому что «духовные» ценности маскируют то, что происходит на самом деле.

Функциональная суть просветления

Большинство восточных религий относят мистическое переживание к состояниям сознания иного порядка, называя его «просветлением». В индуизме это состояние воплощено в понятии «Единство», в буддизме — «Пустота». Отсюда и представление о так называемом просветленном, живущем в этом возвышенном состоянии все время, большую часть времени или, по крайней мере, гораздо больше времени, чем обычные люди, а в самом крайнем случае — способном достичь этого состояния. Традиционные представления о просветлении подразумевают, во-первых, полное слияние со Вселенной, не оставляющее места для проявлений «эго» или для возведения барьеров вокруг собственного «я», и во-вторых — иерархию ценностей, согласно которой чем человек бескорыстнее, тем он лучше; высшим состоянием объявляется полная самоотверженность.

Предполагается, что «просветленный» проявляет свою просветленность через бескорыстие и отказ от удовлетворения собственных (341:) потребностей. Таким образом, он предстает перед нами как воплощение безграничной щедрости, сострадания и любви, без малейшей примеси жадности, зависти, похоти или соперничества. Те, кто хотели бы прослыть просветленными, должны создать у людей впечатление, что они «выше всего», выше любых слабостей своего «я» — предпочтений, недостатков, страхов и желаний и т.д. Такой человек являет собой соблазнительный пример состояния, которое он может помочь обрести другим, состояния, дающего не только ощущение вечности, но и способного решить все повседневные проблемы.

Само возникновение особой категории под названием «просветленное состояние» есть проявление менталитета накопления, поскольку это состояние в конечном итоге достигается благодаря накоплению личных заслуг и моментов частичного просветления. И вот однажды — в этой жизни или в иной — человек преодолевает, наконец, барьер и приходит к финишу — становится совершенным проявлением божества, совершенным учителем, которому некуда больше стремиться. Вы трудитесь, чтобы обрести просветление, и когда цель достигнута, она навеки ваша. Так создается статичный и неизменный идеал. Переживание «единения» происходит вне времени, но понятие просветления превращает неподвластный времени миг в застывшее «вечно», длящееся даже за пределами времени. Ирония заключается в том, что достижение просветленного состояния подразумевает попытку втиснуть в рамки времени «вневременное переживание».

Наличие двух вариантов состояния — просветленности и непросветленности — создает еще одну дуалистическую систему ценностей, основанную на логическом построении «или-или». Это еще один пример того, как создание двух независимых категорий и придание одной из них большей ценности (быть просветленным — лучше) образует иерархию ценностей не только между двумя категориями, но и внутри менее ценной из них (непросветленной). В категории непросветленных человек считается тем лучше, чем ближе он к идеалу просветления. По сути, происходит то же, что и с измерением степени бескорыстия.

Разделение всего сущего на две категории — высшую (духовное) и низшую (мирское) — требует построения связующего моста между ними. И на Востоке, и на Западе это разделение создают религии, и они же становятся связующим звеном между этими двумя (342:) реалиями. Они изобретают «духовный путь» от низшего к высшему, регламентируя благие поступки, которые должны вывести человека «отсюда» (из нашего мира) «туда» (к тому, что понимается под спасением). На Востоке путь постепенного подъема духовности, определяемый кармой и цепью перерождений, ведет к высшей форме — просветленности, называемой также нирваной, мокшей, космическим сознанием и т.п. Такая концепция является линейной и иерархической, как и породившие её религии. Некоторые школы (в тибетском буддизме) даже создали иерархические уровни просветленности, так что и среди просветленных одни являются более просветленными, чем другие. Поэтому для духовных подвижников животрепещущим является вопрос, как далеко человек продвинулся на избранном пути.

Из утверждения о существовании основополагающего Единства, пронизывающего все бытие, иерархичность автоматически не следует. Иерархия возникает в результате выдвижения идеалов просветления, когда нескольких людей начинают считать проводниками и воплощением Единства. Предположение, что некоторые люди воплощают или выражают истинную природу реальности в большей степени, чем остальные, легко приводит к возникновению авторитарной иерархии. К тому же, оно закладывает фундамент для увековечивания иерархии, потому что тот, кто знает лучше, может решать, кто именно просветлен, и, таким образом, наделять избранных авторитетом. Однако в том, что один человек, кем бы он ни был, определяет степень просветленности другого человека, есть изрядная доля странности. Надо полагать, что если человек просветлен, то он осознает свое положение сам, без всякой подсказки со стороны. Тем не менее, такой подход имеет место во многих духовных системах.

На первый взгляд, идеал просветления кажется совершенно свободным от коррупции, поскольку он подразумевает абсолютное бескорыстие. И все же именно это священное воплощение совершенства позволяет авторитаризму со всеми его пороками проявляться и активно процветать. Две идеальных конструкции работают в паре: идеал просветления обеспечивает авторитеты, а представление о карме в качестве космического закона морали дает метафизическое объяснение, почему просветленными авторитетами становятся одни, а не другие. Эти два понятия тесно переплетены и подкрепляют друг друга, создавая непроницаемую замкнутую систему, способную (343:) увековечить саму себя. Придание законной силы особому статусу просветленных основывается добродетельности их прошлых жизней, при этом уже обладающие этим особым статусом поддерживают идеологию кармы и перерождения как непререкаемую истину[4].

Монотеизм с его верховным Богом явно авторитарен. Авторитаризм, пронизывающий восточную идеологию Единства, менее очевиден. Вера в то, что Бог присутствует везде и во всем, затрудняет построение централизованной иерархии. Однако понятие просветления приводит к появлению децентрализованных иерархий, каждую из которых возглавляет учитель. Именно это мы видим в восточных религиях и их западных вариантах. Если монотеизм объявляет святым изреченное Слово Божье, то восточные религии приписывают святость тем, кто обрел просветление. Таким образом, понятие просветления порождает авторитаризм на личном, харизматическом уровне (гуру, учитель, аватара и будда). Здесь авторитетами являются не институты, а живые люди, хотя они почти всегда создают вокруг себя институты или сами являются их частью. Не случайно покорность и послушание учителю объявляются шагом (как правило, обязательным) на пути к просветлению.

Любая система, которая провозглашает одного человека отличным от других и ставит его над ними, не только порождает авторитаризм, но и сама является авторитарной по своей природе. Верующий христианин никоим образом не может усомниться в мудрости Бога, так же и непросветленный не смеет усомниться в словах или поступках просветленного. Вот почему гуру прощается любое поведение — их судят по иным меркам, согласно которым все, что бы они ни сделали, совершенно по определению. Стоит, однако, принять в качестве постулата, что для определенных людей опасности коррупции не существует в принципе, как коррупция становится неминуемой. Поэтому понятие просветления именно из-за своей возвышенности почти неизбежно ведет к самообману. Им можно оправдать любые злоупотребления, привилегии или излишества, создав хитроумный двойной стандарт для идеологической верхушки.

Даже в эзотерической литературе можно найти предупреждения относительно ловушек, подстерегающих на пути к просветлению. (344:)

Там говорится, что ни один человек, переживший подлинное просветление, никогда не станет утверждать, что он просветленный. Возможно, причина здесь в том, что любой по-настоящему мудрый человек знает, что, объявив себя просветленным, он превратится в некий статичный идеальный образец, навеки застывший пример для подражания, то есть окажется как бы в заключении. Оставим в стороне вопрос, существует или существовал ли когда-либо на свете человек, обладающий абсолютной космической мудростью, полностью свободный от эгоизма. Единственный, кто мог бы с уверенностью сказать, что такой человек есть, — он сам, причем он должен быть абсолютно уверен, что до конца избавился от самообмана, а это задача не из простых[5].

В самой идее просветления присутствуют скрытые посылки, являющиеся частью нашего авторитарного наследия. Например, считается, что человек, достигший просветления и в наше время, и тысячи лет назад, будет говорить, по сути, одно и то же Странное представление о завершенности и неизменности в постоянно развивающемся космосе! Да, у людей бывают просветляющие переживания, но разве всегда они бывают повторением старых прозрений, посещавших кого-то тысячелетия назад? Разве только протоптанной тропой с предсказуемым концом можно двигаться к «высшему знанию»? Чтобы поддерживать авторитарные религиозные иерархии, принцип просветления должен быть антиисторическим, неизменным и незыблемым. Именно таков восточный метод — закрепить за кем-то последнее слово и объявить его высшим авторитетом в вопросе космической истины.

Поначалу Будда не допускал в монастыри женщин. Когда же его вынудили, он разрешил принимать женщин на том условии, что они всегда будут подчиняться самым младшим из монахов-мужчин (то есть последним из новичков). Что это — пример неизменной мудрости? Или некоторые из идей Будды были не столь уж просветленными, а скорее определялись историческим контекстом? В его планы входила задача покончить со страданиями, но и нескольких тысячелетий оказалось недостаточно, чтобы выполнить ее. Неужели люди недостаточно хороши или недостаточно умны? В чем причина неудачи — в людях или в самой цели? Методы, предложенные (345:) Буддой для прекращения страданий, вытекали из принципа просветления, который подразумевает отрешенность от собственного «я» (эго) и от эгоцентризма. Поэтому, являясь религией отрешенности, буддизм, в сущности, авторитарен, а абсолютным авторитетом, определяющим, от чего именно надлежит отрешиться и как к этому подойти, является Будда. Кое-кто из современных буддистов возмутится, услышав, что мы говорим о буддизме как о религии отрешенности. Они считают, что эгоизм исчезнет сам, без усилий, благодаря освобождению или избавлению от заблуждений относительно существования эго. Мы считаем, что они ошибаются[6].

Некоторые люди способны проникнуть в природу вещей глубже, чем остальные. Однако издавна считалось, что достигнуть истинной просветленности как высшего состояния души, обретаемого раз и навсегда, могут лишь особо мудрые и духовные. То обстоятельство, что отношение к просветлению во все времена оставалось неизменным, объясняется антиисторичностью самой идеологии Единства, согласно которой основная задача человека — преодолеть иллюзию обособленности. Ведь только обособленные существа могут изменяться по отношению друг к другу. Тем парадоксальнее выглядит позиция буддистов, воспринимающих весь материальный мир как чреду непрестанных изменений, но считающих при этом, что духовным достижениям свойственно постоянство. Отрицание перемен в духовной сфере — это позиция в основе своей фундаменталистская, которая используется для защиты святынь и традиций[7]. Однако глубокое проникновение в суть вещей невозможно в отрыве от истории, поскольку каждой эпохе свойственны свои заблуждения. Показательно, что весьма важная, хотя и менее известная роль просветления заключается в прохождении сквозь «облачную завесу» заблуждений и иллюзий. Освобождение от иллюзий необходимо для выхода за рамки жесткой системы морали, исходящей из принципа взаимоисключающих противопоставлений (или-или) и являющейся источником большинства извращений и заблуждений. Любая идеология, выдвигающая статичные идеалы совершенства и постижения истины, неизбежно порождает собственные заблуждения. Антиэволюционный подход к проблеме мудрости и познания не только препятствует росту интереса к ним, но и ограничивает возможность (346:) создания новых систем, которые могли бы открыть людям путь к более свободному и углубленному восприятию мира.

Односторонность понятия Единства

Идеализация всеобщего единения и самоотверженности и их противопоставление обособленности привели к формированию «однобокой» духовности и морали. Переживание всепоглощающего состояния единения почти незаметным умственным усилием трансформируется в идеологию Единства, искажающую реальность и диктующую «правила жизни». Перечислим наиболее общие из них.

1. Переживание единения более реально, чем обыденная реальность, поэтому ценность общности превышает ценность разнообразия.
2. Состояние мистического переживания может длиться непрестанно, и чем дольше вы в нем находитесь, тем лучше.
3. Путь к общности лежит через отрицание индивидуальности. (Здесь описания общности превращаются в предписания для индивидуумов, которые больше не должны действовать как отдельные личности.)
4. Лучший способ приобщиться к этому состоянию — следовать за учителем, который его уже достиг.

Когда мы ощущаем себя частью чего-то большего (например, Космоса), из этого совершенно не следует, что целое более реально, нежели его части. Только индивидуум, личность может испытать подобное ощущение; точно так же только индивидуальный ум способен создать идеологию Единства — идеологию, которая «по-донкихотски» отрицает индивидуальную реальность породившего её человека. Если, как мы полагаем, разнообразие («Множественное») так же реально, как и лежащая в его основе общность («Единое»), то попытка решить проблемы повседневной жизни, навязывая ей неуместные в данной ситуации ценности концепции Единства, обречена на неудачу. Единство и разнообразие неразделимы, из чего следует, что система морали, отрицающая обособленность и клеймящая эгоцентризм, лишь создает почву для морального разложения[8]. (347:)

Мы хотим показать, как возвышение одной стороны диалектических отношений (общность) над другой (обособленность) порождает непригодную для жизни мораль отрешенности. Если с точки зрения «Единого» все сущее совершенно, то как можно утверждать, что одно лучше, нежели другое, или вообще высказывать какие-либо предпочтения? Отсюда проистекает идеал духовности, подразумевающий полный отказ от каких бы то ни было оценок и предпочтений. Такой идеал подразумевает одинаковую любовь ко всем и вся, так как предполагается, что человек должен быть свободен от привязанности к какому-либо конкретному проявлению Единства, будь то человек или предмет. Поэтому было бы неверно думать, что конкретные жизненные проблемы, касающиеся таких вопросов, как власть, соперничество, зависть, ревность, обман, сексуальность и любые проявления эгоцентризма, могут быть решены путем принятия ценностей, проистекающих из восприятия жизни как некого цельного полотна.

Однако если реальная жизнь соткана из индивидуальных обособленных существований, то попытки решить её проблемы, обращаясь к ценностям, почерпнутым из другой системы абстрактных понятий (из мира Единства), могут привести лишь к недоразумениям и парадоксам. Степень открытости и закрытости человека в существенной степени определяется им самим — он инстинктивно определяет, что можно принять, а что следует отбросить. Это помогает ему защитить свой внутренний мир и сохранить индивидуальную целостность. И только благодаря наличию различий между индивидами существует почва для оценок, сравнений и суждений. Поскольку, взаимодействуя друг с другом и сталкиваясь с различными жизненными обстоятельствами, люди вынуждены давать оценки, выносить суждения и выявлять различия, ясно, что бессмысленно бороться с этим, просто объявив, что если человек хочет соответствовать идеалу, он не должен ни о ком и ни о чем судить. Дело в том, что люди судят о чем-либо постоянно. Сравнение и суждение — это обязательная составляющая умственной работы, необходимой для классификации предметов и явлений, и именно от её результатов зависит выживание человека. Поэтому довольно нелепо отдавать предпочтение идеологии Единства, поскольку из неё следует, что лучшее суждение — это отсутствие всяческих суждений. (348:)

Такие нелепости в изобилии встречаются в трудах мистиков, где множество кажущихся парадоксов возникает из-за смещения уровня личностной идентификации — от маленького индивидуального «я» до «Я» всеобъемлющего. Мистическое переживание общности обладает свойством вечности. Как легко перенести это качество на себя и сказать: «Я как личность вечен». Данная установка оправдывает любую теорию существования загробной жизни, в том числе и теорию кармы-перерождения[9].

Переживание лежащей в основе бытия общности может существенно изменить отношение человека к повседневной жизни, а также к проблеме умирания и смерти. Оно может усилить способность сострадать и сопереживать и дарует возможность почувствовать себя участником вечной драмы. Кроме того, это ощущение может придать остроту кажущемуся парадоксу, заключающемуся в утверждении, что любой из нас — не более чем песчинка разума во Вселенной и в то же время — её центр. Можно утверждать, что Бог — это все мы; думать так очень приятно, но не следует при этом отказываться от своей человеческой природы со всеми её кажущимися слабостями.

Поскольку все, что принято считать научным или логическим доказательством, не приложимо к духовной сфере, проблема Единства никогда не подвергалась серьезной критике. С нападками со стороны откровенно дуалистических систем (монотеизм) удается справиться довольно легко, потому что Единство принадлежит к более высокому уровню абстракции. С другой стороны, монотеизм может вместить все желаемые атрибуты политеистических богов в единого Бога, более абстрактного и недоступного, чем боги политеизма. Чтобы политеистических богов можно было отличать друг от друга, каждого из них приходится наделять отличительными чертами и особенностями; то же относится и к их сферам власти и влияния. Монотеизм создал новый принцип власти, включив все её разновидности в одну абстрактную категорию — всемогущество. То же самое произошло и со знанием, которое превратилось во всеведение, и с добродетелью, ставшей совершенством. Находясь на более высоком уровне абстракции, монотеизм легко справляется с трактовкой идей политеизма, тогда как политеизму это не под силу. Аналогичным образом, монотеизм как представитель более низкого уровня (349:) абстракции по отношению к идеологии Единства испытывает сложности с объяснением последнего[10].

Пантеизм, который просто отождествляет весь мир с Богом, представляет собой еще более высокий уровень абстракции, поскольку полностью избавляется от дуализма. Откровенный пантеизм может привлекать умы своей простотой и внутренней последовательностью, однако ему свойственны серьезные затруднения морального плана. Если все есть Бог, то как же тогда одни поступки Бога могут быть лучше или хуже других? Как может одно качество (любовь) быть лучше какого-либо другого (например, алчности)? Идеология Единства именно для того и содержит в себе скрытый дуализм, чтобы можно было поставить некоторые проявления Единого выше других. И все же Единство — понятие более высокого уровня абстракции, чем монотеизм, поскольку владеет почти идеальным способом разделения духовного и материального. Единство может включать монотеизм в свою систему ценностей, тогда как монотеизм, по определению, лишен каких-либо других способов взаимодействия с общностью всего бытия, кроме её отрицания. Вот практический пример: индуизм может признать Христа одним из аватара (чистым воплощением Бога) и, таким образом, одним махом принять христиан под свои знамена.

Некоторые мыслители Востока с давних пор осознавали, что большинство концепций Единства таят в себе скрытый дуализм. Способ, которым они пытались примирить это противоречие, сводился к использованию парадоксов, внушавших неким таинственным образом мысль, что части некоего целого отдельны и в то же время не отдельны. Примером могут служить высказывания типа: «Одно есть Много» (в формулировке индуизма) и «Нирвана есть самсара» (что, в терминологии буддизма, означает: «Пустота есть мир форм»). Логические построения, которые касаются событий, происходящих на разных уровнях, но не выходящих за их границы (здесь разные уровни представлены общностью и разнообразием), не вызывают ощущения парадоксальности. Парадокс возникает, когда мы в своих рассуждениях перескакиваем с одного уровня на другой, и в этом случае он может быть полезен, поскольку служит индикатором такого скачка, — если только к парадоксу не прибегают (350:) специально с целью прекратить дальнейшие расспросы, что бывает довольно часто. Проблема подобных концепций в том, что они представляют общность как нечто более реальное, чем разнообразие. При этом представление о просветлении по-прежнему базируется на отказе от «эго» и отождествлении себя только с одной из его сторон. При этом упускается один момент: если общность не более реальна, чем многообразие, то, как и в случае с пантеизмом, этика отрешенности, основанная на приоритете общности, ставится под сомнение.

Идеология Единства создает свой скрытый дуализм, придавая целому больше святости или реальности, чем его частям. Сакрализация понятия общности переносит её в другую сферу — духовную, при этом возникает необходимость в жертвоприношении во имя этой святыни. Когда высшей добродетелью объявляется бескорыстие, то духовный путь становится практикой, которая должна способствовать его развитию. Трудность проверки этой идеологии довершается тем, что обещанное воздаяние даруется после смерти. Абсолютно светская идеология (например, марксизм), требующая, чтобы «единицы» жертвовали собой во имя целого, не может позволить себе такую роскошь[11]. Если воцарение этой идеологии не приведет в течение нескольких поколений к улучшению качества жизни, то такая идеология потеряет доверие и потерпит крах. И все же было бы серьезным упущением не интересоваться отдаленными последствиями любого мировоззрения, каким бы иррациональным оно ни казалось.

Существующая около трех тысячелетий восточная идеология Единства (один из самых длительных в истории экспериментов) берет свое начало в Упанишадах. Одно из отличительных свойств этой идеологии состоит в способности присущей ей системы морали выполнить то, для чего она была создана, а именно: устранить или хотя бы уменьшить разобщенность и эгоизм. Однако этой почти безупречной морали отрешенности до сих пор не удалось окончательно преодолеть эгоизм. Обычно это объясняют тем, что люди либо не приложили достаточно усилий для достижения данной цели, либо сами недостойны ее. («Всему человечеству следует больше работать над своей кармой».) По нашему мнению, эта мораль потерпела фиаско не потому, что люди недостаточно хороши, а потому, что (351:) соответствующая ей система взглядов создает идеалы, достичь которых невозможно, и, таким образом, обрекает людей на неудачу, рождающую недоверие к себе. Не стоит недооценивать тот факт, что, просуществовав столь долгое время, она не смогла хотя бы уменьшить разобщенность между людьми.

Отнюдь не случайно идеология Единства родилась и получила развитие в рамках самой высокоорганизованной и внутренне раздробленной культуры — в Индии. Кастовая система, представляющая собой жесткую иерархию с регламентированными привилегиями, продемонстрировала один из самых могущественных и жизнестойких способов разделения людей. Мораль проста: люди выполняют возложенные на них обязанности и стараются искоренить в себе эгоизм; попутно они обретают «благоприятную карму», получая в награду новые все более удачные жизни. Каста, в которой рождается человек, есть производное его кармы. Объявление разобщенности иллюзией помогает жить как имущим, так и неимущим: привилегированные касты пользуются этим, чтобы отгородиться от окружающей нищеты, а низшие касты — чтобы легче сносить свое жалкое существование. Привилегированные счастливцы как бы говорят беднякам: «Смиритесь с судьбой, которую вы заслужили, и тогда в следующей жизни вам повезет больше». Именно отсюда проистекает глубокая людская покорность, характерная для рассматриваемой системы. Категория иллюзии выполняет роль космической мусорной свалки, куда можно выбросить все, что вам не нравится, или все, от чего вы хотели бы избавиться, — нужно только объявить сбрасываемое нереальным.

Холизм и взаимосвязанность

Теории общности завоевывают все больше сторонников, поскольку становится очевидным, что разобщенность и бездумный эгоизм — первостепенные причины превращения Земли в планету, непригодную для жизни. Модель Единства привлекает всех, кого волнуют вопросы экологии и мира, потому что она, как кажется на первый взгляд, заставляет людей осознать, что все в мире взаимосвязано, а именно это необходимо для благополучия планеты. Опасность холистического мышления заключается в том, что в этой схеме мироздания не находится равноправного места для обособленности. (352:)

В рамках философии холизма существует направление, утверждающее, что все предметы и явления в едином космосе столь тесно взаимосвязаны, что любое изменение в любой его части влияет на все остальное. При таком подходе все существующее рассматривается как гигантская подвижная система (мобайл), приходящая в движение от малейшего прикосновения. Если следовать логике холизма буквально и воспринимать эту теорию всерьез, то придется поверить, что движение песчинок на морском берегу может стать причиной или следствием, скажем, пожара в Бронксе или взрыва далекой звезды, — к такого рода предположениям приводит признание превосходства целостности над разнообразием.

Тяга к подобному «горизонтальному» холистическому подходу нередко свидетельствует о наличии скрытой антииерархической политической установки. Для иерархических концепций характерно «вертикальное» мышление, подразумевающее формирование и поддержание всевозможных барьеров и границ — признака разобщенности. Преобладание такого подхода и присущих ему оценок служит обоснованием царящего в мире неравноправия («я лучше тебя»). Поэтому в борьбе за справедливость очень соблазнительно бывает попытаться разрушить вертикальную структуру и иерархию. Однако, на наш взгляд, это может стать лишь очередной попыткой действовать по принципу или-или, отрицая реальность обособленности и межличностных барьеров. Не признавать, что подобные границы действительно существуют и что без них жизнь была бы невозможна, — значит отрицать реальные взаимоотношения, ибо отсутствие границ означает отсутствие субъектов отношений[12].

Любые взаимоотношения между любыми системами основываются на горизонтальных и вертикальных связях, а любая система обладает определенными границами, которые могут пересекать другие системы, расположенные выше, ниже или на одном с ней уровне. Так например, молекулы, входящие в состав клетки, находятся на более низком по сравнению с ней уровне, в то время как орган живого существа, в состав которого эта клетка входит, находится на более высоком уровне, и т.д. Человеческое существование можно рассматривать как иерархию взаимодействующих систем — от субатомной до общественной. Очевидно, что наиболее тесные (353:) взаимоотношения возникают между смежными системами, границы которых постоянно пересекаются.

Однако вовсе не обязательно, чтобы все происходящее в системе выплескивалось через её границы, воздействуя на смежные системы. Так, брошенный в озеро камешек вызывает появление волн, которые вскоре исчезают, даже не достигнув берега и не оказав никакого влияния как на сам водоем, так и на живущих в нем рыбок.

Данное утверждение совсем не означает, что движение камешка или песчинки не может иметь далеко идущих последствий. Но это значит, что границы систем реальны и воздействия действительно могут быть локализованы или ограничены. Фактически одна из первоочередных функций границ и состоит в том, чтобы защищать находящееся внутри от ненужного или случайного вмешательства извне. Само по себе утверждение, что все взаимосвязано, не объясняет, как именно все взаимосвязано, какие предметы или явления оказывают большее влияние, нежели остальные, а какие вообще никак не влияют друг на друга. Если бы гигантский метеорит уничтожил Землю, то Солнце, вероятнее всего, уцелело бы, но не наоборот.

Будь все так тесно взаимосвязано, как в мобайле, трудно было бы найти место для человеческой свободы ведь чтобы свобода могла стать реальной, необходима определенная степень обособленности[13]. В любой системе вертикальность и горизонтальность неразрывно связаны (одно имеет смысл только по отношению к другому, и наоборот). И хотя в данной книге подвергаются критике авторитарные иерархии (вертикальность) и одобряется принцип равенства людей (горизонтальность), мы не собираемся исключать или принижать вертикальные структуры в угоду горизонтальным. Подвергнуть равенство и иерархию диалектическому преобразованию, вместо того чтобы подходить к ним как к взаимоисключающим категориям типа или-или, — один из способов лишить иерархию авторитарности, сохранив при этом её служебную роль[14].

Некоторые современные буддийские теории используют принцип взаимосвязанности с присущей ему «бесшовной» целостностью бытия, чтобы продемонстрировать иллюзорность границ. Неслучайно (354:) сторонники такого рода целостности используют статичное существительное «связанность» — производное от пассивного безличного причастия (связан). Это позволяет им заявить, что связанность не предполагает существования двух, субъектов и не содержит обособленных элементов или компонент. При этом они не хотят замечать, что существительное «связь» и активный глагол «связывать» подразумевают наличие чего-то, что вступает во взаимодействие, а следовательно, существование реальных границ, индивидуализирующих и обособляющих эти субъекты.

Для установления связи необходимы контактирующие друг с другом различимые предметы или системы, обладающие границами (пусть даже проницаемыми и подвижными). Бессмысленно говорить о связи, если нет границ и некоторой степени обособленности. Хотя Вселенная может состоять из иерархий взаимосвязанных и перекрывающихся систем с неустойчивыми границами, все же у каждой системы такие опознавательные границы существуют, и они позволяют ей устанавливать связь с другими системами. Без этого Вселенная была бы одним огромным неструктурированным объемом — чем-то, напоминающим буддийское представление о Пустоте.

Буддийская концепция Пустоты утверждает, что абсолютная реальность лишена каких бы то ни было отличительных черт и по сути своей идентична понятию Единства. Вместо индуистского представления об иллюзорности мира (майя) буддизм выдвигает утверждение о всеобщей изменчивости, превращая в иллюзию постоянство, а значит, и личность. Оба учения служат одной и той же цели — отрицанию обыденной реальности (мира индивидуальных форм). Первейшая задача буддизма — избавление от страданий — сопряжена с избавлением от индивидуального «я», поскольку страдания связаны с его «нереальными» границами. Объявление всеобщей взаимосвязанности главной реальностью в мире изменчивых форм есть попытка избавиться от субъектов, которые вступают в связь (и страдают), а заодно и от менее привлекательной в эмоциональном плане традиционной концепции Пустоты. На деле это не что иное, как все тот же скрытый дуализм в мире реальности и иллюзий, какие бы названия ему ни давали.

Чередование процессов объединения (синтеза) и разъединения (распада) во Вселенной указывает на то, что разделение и обособленность по меньшей мере столь же реальны, сколь и (355:) взаимосвязанность. Это означает, что мироздание имеет «швы», и проблемы, порожденные эгоизмом, нельзя решить, свалив на него всю вину или отрицая его реальность. Все равно нам никуда не деться от простых истин: что бы мы ни ели, морковку или говядину, это подразумевает уничтожение одного для блага другого; люди живут за счет природных ресурсов, и когда население чрезмерно возрастет, оно уничтожит природные системы; разрушение и насилие — такие же составляющие мироздания, как созидание и любовь.

Древние изображения змея, пожирающего свой хвост, — это символ того, что единство включает в себя процесс самопоглощения и самоиспользования. Возникает вопрос: как это происходит, то есть как далеко распространяется забота и где та грань, за которой начинается использование? Мысль о том, что существу просветленному, реализовавшему себя или преодолевшему пределы своего «я» не нужно ничего знать о существовании этой грани, абсурдна, поскольку и перед ним всегда встают вопросы: «Что мне есть?» и «Что мне использовать для собственного выживания, для собственной выгоды, для собственного удобства, удовольствия или забавы?» Где проходят границы между заботой и использованием (два основных полюса обособленного бытия), которых мы решили придерживаться? От ответов на эти вопросы зависит очень многое, как для человека, так и для общества.

Ощущение взаимосвязи между людьми может быть очень мощным и ценным переживанием, помогающим облегчить страх и отчаяние. Но попытки сделать из него некую панацею, способную нужным образом изменить человеческое сознание, — всего лишь очередное свидетельство стойкости представлений о том, что все решает чистота помыслов. Некоторые даже считают, что безоговорочная любовь или сострадание — непременное условие выживания человечества, то, без чего невозможен необходимый эволюционный скачок, и чем более бескорыстны эти чувства, тем лучше. Это уже рецепт, предписывающий людям, какими им следует быть, и показывающий, как можно измерить их гуманность. Здесь легко увидеть все ту же старую мораль отрешенности, клеймящую эгоизм, но только в замаскированном виде. Абсолютные стандарты, которые она выдвигает, авторитарны и иерархичны: чем больше любви, всепрощения и милосердия проявляет человек, тем он лучше. Такой прямолинейный подход не может учесть того, что открытость к (356:) контактам не всегда уместна, а границы и самозащита иногда нужны и выполняют созидательную роль[15].

В то время как общность или взаимосвязанность объявляются святыней, сами люди и их насущные потребности не вписываются в рамки категории «святости». Выделение «святости» в отдельную категорию всегда приводило к созданию религий отрешенности, которые получали право определять и то, от чего необходимо отрешиться, и высшее благо, к которому приводит такая отрешенность. Идея высшей ценности жертвенности и самоотрешенности все еще является частью многих современных теорий, какими бы далекими от религии они ни были.

Каждая система морали вынуждена как-то определить свое отношение к эгоизму. С этим связаны проблемы индивидуального и коллективного выживания, а также неравномерного распределения власти и привилегий, что объясняется как генетическими, так и социальными причинами. Духовность, присущая мировоззрению Единства, создает высокие идеалы бескорыстной моральной чистоты, которые успешно работали в условиях авторитарных иерархий. Индуистские ашрамы, буддийские монастыри Тибета, центры дзэн-буддизма — все это авторитарные иерархии. Долг, послушание и жертвенность — вот основные ценности авторитарных структур, обеспечивающие их функционирование. Когда общность ставится выше разнообразия, будь то главенство «Одного» над «Многим» или государства над человеком, — всегда находятся те, кто, занимая более высокое место в иерархии, диктуют нижестоящим, что такое общность и чем во имя неё необходимо пожертвовать.

Отрешенность как накопительство

На первый взгляд тот факт, что все главные мировые религии основываются на морали отрешенности, кажется несколько странным, поскольку все они действуют в рамках культур, где накопление богатства, власти и престижа возводит людей на верхние уровни иерархии. Накопление представляется полной противоположностью отрешенности. Эта загадочное несоответствие становится понятным, если посмотреть на него как на результат постепенного расхождения (357:) интересов божественных и земных: накопление было именно той деятельностью, которая выводила человека вперед в мирских делах, тогда как отрешенность от мирских забот обеспечивала ему первенство в делах духовных. Как только общее направление человеческой мысли и поступков начало склоняться к модели накопления, этот подход незаметно стали применять по отношению ко всему, включая и отрешенность: появилась возможность, упражняясь в самопожертвовании, накапливать духовные заслуги.

Отрешенность — зеркальное отражение накопительства, но с такой же иерархической структурой, с той же идеей достижения определенных высот путем борьбы и расчета, со столь же честолюбивым менталитетом. Может показаться, что противоположна сама суть этих понятий (жертвенность в противовес приобретательству), но таково лишь первое впечатление, поскольку форма и внутренние структуры того и другого одинаковы. Мораль накопительства предлагает стандарты «правильности», что позволяет измерить степень «неправильности» (эгоизма, греховности или отрицательной кармы), а потом, прибегнув к жертвенности, накапливать заслуги. Забавно, что религии, провозглашающие отказ от накопительства, основаны на собирании и накоплении духовных заслуг, то есть являются по сути своей накопительскими. Перед нами всего-навсего очередной пример того, как принцип взаимоисключения (или-или) порождает воинствующие противоположности, которые, пусть бессознательно, приводят именно к тому, с чем стараются покончить. Иерархический раскол между духовным (священным) и мирским порождает авторитаризм. Авторитарные иерархические структуры, в сущности, вырастают из отрешенности, всегда умеющей оправдать любую жертву во имя высшего идеала.

Духовный путь, являющийся составной частью идеологии Единства, подразумевает восхождение к просветленному состоянию путем культивирования бескорыстия. Этот путь, уже пройденный теми, кто пытался достичь просветления, изображается одинаковым для всех людей, независимо от исторической ситуации, в которой каждый из них находится. Рассматривая духовность вне истории, мы вырываем её из эволюционирующей Вселенной. Если же, напротив, согласиться, что Единство встроено во Вселенную и также постоянно развивается, можно будет признать, что человеческая духовность изменяется, как и все остальное. (358:)

«Одно» и «Много», единство и разнообразие становятся противоположностями только в том случае, когда их делает таковыми мышление типа или-или. Диалектический принцип, отличающийся большей широтой, рассматривает их как взаимопроникающие полюса единого процесса существования[16]. Необходима такая точка зрения на духовность и мораль, которая не отдавала бы предпочтение одному из полюсов в ущерб другому. Провозглашение приоритета ценностей, почерпнутых из мистического переживания Единства, по отношению к другим ценностям приводит к созданию очередной дуалистической концепции типа или-или. Любопытно, что именно преодоление «двойственности» мировоззрения ставит себе в заслугу идеология Единства. Мистическое переживание не заканчивается ощущением общности, оно с него начинается. В дальнейшем оно должно быть естественным образом включено в равноправную реальность индивидуальной жизни отдельной личности.