Содержание
Карта
Онтокритика (блог)
Поиск по КОРНИ-проекту
|
Главная Содержание Карта Онтокритика (блог) Поиск по КОРНИ-проекту |
|
|
|
|
В возрасте девятнадцати лет я почувствовало, что никогда не буду счастливым в качестве бизнесмена, проживая всю жизнь в погоне за деньгами. Я хотел знать ответы на более глубокие вопросы. Существует ли Бог? Если да, то почему он допускает так много страданий? Какую роль я должен играть в мире в конечном счете? Могу ли сделать что-то особенное? В это время я ощущал крайнее стремление сделать большой вклад для человечества. Всю мою жизнь мне говорили, как я умен и сколь многого я смогу достигнуть, когда вырасту. На следующий год я должен был закончить колледж, и время уходило.
Я уже стал “воспитывающим родителем” для маленькой девочки в Чили, которой я каждый месяц посылал деньги. Я считал, что писательство было, возможно, самым важным моим занятием, поэтому я писал. Я смотрел на мир и видел так много социальной несправедливости, политической коррупции и экологических проблем, что, казалось, я могу предложить очень немного. Я знал, что хочу изменить порядок вещей, но не знал, как за это взяться.
Однажды, когда я читал книгу в студенческом профсоюзном кафетерии, ко мне подошли три привлекательные женщины японского происхождения и один американец итальянского происхождения. Они были одеты как студенты и несли книги. Они спросили, нельзя ли им сесть за мой столик. Я кивнул и через несколько минут был уже занят дружественной беседой. Они сказали мне, что тоже являются студентами, участвующими в маленькой коммуне “молодых людей со всех концов света”. Они пригласили меня навестить их.
Семестр только что начался, я хотел завести новых друзей, поэтому я поехал к ним домой этим вечером после занятий. Когда я прибыл, я обнаружил очень оживленную группу примерно из тридцати человек из полдюжины стран. Я спросил, не был ли они религиозной группой. “О, нет, вовсе нет,” — они рассмеялись. Они сказали, что являются частью некоего объединения, называющегося “Крестовый поход за единый мир”, предназначенного для преодоления культурных различий между народами и борющегося как раз с теми главными социальными проблемами, которые интересовали меня.
“Единый мир, где люди обращаются друг с другом с любовью и уважением, - подумал я про себя. — Какие идеалисты эти люди!”
Я наслаждался стимулирующими беседами и энергичной атмосферой встречи. Эти люди обращались друг с другом легко, как братья и сестры, и явно ощущали себя частью одной мировой семьи. Они казались очень счастливыми и довольными своей жизнью. После депрессии предыдущего месяца я подкрепил силы всей этой позитивной энергией. Я в этот вечер пришел домой, чувствуя себя счастливым от того, что встретил таких хороших людей.
На следующий день я столкнулся с Тони, человеком, который подходил ко мне в кафетерии. “Тебе понравился вечер?” — спросил он. Я ответил, что да. “Ну, тогда послушай, — сказал Тони. — Сегодня днем Эдри из Голландии собирается прочитать короткую лекцию о некоторых интересных принципах жизни. Почему бы тебе не зайти?”
Я прослушал лекцию Эдри через несколько часов. Она показалась туманной и несколько упрощенной, но приятной, и я мог бы согласиться почти со всем, что он сказал. Однако, содержание его речи не объяснило, почему все в этой группе все время выглядели счастливыми. Я чувствовал, что либо со мной что-то было не так, либо было что-то исключительное в них. Мое любопытство было полностью привлечено к этому.
Я завелся на то, чтобы вновь туда вернуться на следующий день, и на этот раз другой человек говорил о происхождении всех проблем, с которыми столкнулось человечество. Эта лекция имела решительно религиозный тон; она имела дело с Адамом и Евой и с тем, как они были испорчены неправильным употреблением любви в Саду Эдема. В этот момент я не обратил внимания на то, что на мои вопросы никогда не отвечают, и я не подозревал, что меня сознательно заставляют следовать за собой. Однако, я почувствовал себя немного смущенным и сказал, что не думаю, что приду снова.
Когда я это сказал, казалось, среди людей в доме поднялась молчаливая тревога. Когда я вышел и сел в машину, дюжина людей выбежала в ледяной февраль в носках (существовал обычай снимать обувь в доме) и окружила машину. Они сказали, что не могут позволить мне уехать до тех пор, пока я не пообещаю, что снова приеду на следующий вечер. “Эти люди — сумасшедшие, — думал я, - стоят на улице на ледяном холоде без обуви, без пиджаков, удерживая меня заложником, потому что я им очень нравлюсь”. Через несколько минут я смягчился, большей частью оттого, что не хотел чувствовать себя виновным в том случае, если кто-то из них простудится. Коль скоро я дал слово, я не мог даже подумать о том, чтобы его не сдержать, хотя в самом деле не хотел возвращаться.
Когда я вернулся в четверг вечером, меня обстреливали лестью со всех сторон весь вечер. Эта практика, как я потом узнал, называется “бомбардировка любовью”. Мне снова и снова говорили о том, какой я прекрасный человек, какой я хороший человек, насколько я остроумен, какой я динамичный и так далее. Не меньше тридцати раз они приглашали меня уехать с ними “на уик-энд из города для уединения в красивом месте в северной части штата”.
Снова и снова я говорил им, что во время уик-эндов я должен работать официантом и не могу поехать. Перед тем, как я ушел, меня вынудили пообещать, что как только я буду свободен на уик-энд, я поеду. У меня полтора года не было свободных уик-эндов, поэтому я был уверен, что не сдержу обещание.
На следующий день я позвонил своему боссу в банкетный офис “Холидей Инн”, чтобы получить расписание на уик-энд. Он сказал: “Стив, ты этому не поверишь, но свадьбу на этот день отменили. Возьми уик-энд!” Я был поражен. Не было ли это знаком того, что я был обязан отправиться на эту загородную экскурсию? Я спросил у себя, что сделали бы в моей ситуации Гурджиев и Успенский. Они потратили годы в поисках более великого знания. Я позвонил людям в том доме и отправился за город вечером той пятницы.
Выйдя из фургона, мы столпились в небольшом деревянном строении, укрытом среди больших деревьев. Я ощущал страх. “Послушайте, я действительно думаю, что хотел бы вернуться в Квинс,” — сказал я одному из присутствующих, улыбающемуся молодому человеку со светлыми волосами и приклеенной к лицу улыбкой.
“О, действуйте, вы прекрасно проведете время! — сказал он, похлопывая меня по спине. — Во всяком случае, никто сегодня вечером не едет в город”. Я решил извлечь максимум из ситуации и не устраивать сцену. Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, которая, как я узнал позднее, была студией художника. В другом конце комнаты была большая черная доска. Металлические складные стулья были аккуратно уложены в углу.
Через несколько минут нас разделили на маленькие группы. Руководители вручили нам листы бумаги и цветные карандаши и попросили нарисовать рисунок с домом, деревом, горой, рекой солнцем и змеей. Никто не спрашивал, зачем; все просто подчинились.(Гораздо позже я узнал, что это упражнение было формой тестирования проектируемой личности, используемого для проверки внутренних мыслей человека).
Мы по очереди представлялись друг другу, сидя с перекрещенными ногами на полу красивого деревянного строения, части большого поместья с громадным особняком, которое, как я узнал позднее, было куплено у семьи Сигрэм. Пока мы сидели на полу, нас вовлекли в пение народных песен. Я был озадачен тем, насколько это все было по-детски, но, похоже, никто не возражал. Атмосфера события с множеством охваченных энтузиазмом молодых людей, собравшихся вместе, возвращала теплые воспоминания о летнем лагере. В эту ночь нас проводили на раскладушки на крыше переделанного сарая, женщин и мужчин поместили в отдельные комнаты. Как оказалось, хорошо выспаться было почти невозможно. Там не только было слишком много людей, но там были два громких храпуна! Тем более в воображении я был в летнем лагере. Другие вновь прибывшие вместе со мной провели бессонную ночь.
Когда пришло утро, пылкий молодой человек из группового дома в Квинсе сел и заговорил со мной. Он сказал мне, что у него также сначала вызвали отвращение некоторые вещи, которые он услышал и увидел на своем первом семинаре. Он умолял меня не замыкаться, но дать “им” шанс представить то, что он назвал Божественным Принципом. “Пожалуйста, не судите о них до тех пор, пока у вас не будет возможности услышать все в целом”, — умолял он. Он сказал мне, что если я уйду сейчас, то буду сожалеть об этом всю остальную жизнь.
Его голос настолько был полон тайны и интриги, что это компенсировало мои подозрения и возбудило мое любопытство. “Теперь, — сказал я самому себе, — я, наконец, получу ответы на все вопросы”. Или я так думал.
Утром перед завтраком нас повели на ритмическую гимнастику. После этого мы пели песни. Когда мы сидели на полу, харизматический мужчина с голубыми, как лед, глазами и проникновенным голосом представился и сообщил основные правила уик-энда. Он был директором семинара. Нам было сказано, что мы должны проводить все время вместе в тех маленьких группах, куда нас записали. Нельзя было гулять пешком вокруг поместья в одиночку. Вопросы можно было задавать только после того, как закончится лекция, когда мы снова очутимся в своей маленькой группе. Затем он представил лектора, Вэйна Миллера.
Американец в возрасте около тридцати лет, одетый в голубой костюм, белую рубашку и красный галстук, мистер Миллер источал обаяние и уверенность семейного врача. По мере того, как час за часом он читал лекцию, я испытывал все большее неудобство. Семинар был слишком странным. Почти все здесь мне нравились как люди: они были яркими, добросердечными студентами колледжа, как и я. Но мне не нравилась чрезмерно структурированная окружающая среда, по-детски религиозная атмосфера и то, что меня ввели в заблуждение относительно природы этого уединения на уик-энд. Однако, всякий раз, когда я начинал возражать, мне предлагалось сохранить свои вопросы до конца лекции. В малой группе мне всегда говорили: “Это хороший вопрос. Придержите его, потому что на него ответят в следующей лекции”. Снова и снова мне предлагалось не судить о том, что я слышал, до тех пор, пока я не услышу все. Тем временем я слушал огромное количество материала о человечестве, истории, цели творения, о духовном мире против материального мира и так далее, причем большая часть этого предполагала признание того, что было сказано ранее.
Весь уик-энд был расписан с утра до вечера. Свободного времени не было. Не было возможности остаться одному. Члены численно превосходили вновь прибывших в пропорции три к одному и постоянно окружали нас. Нам, новичкам, никогда не разрешалось говорить друг с другом без сопровождения. Первый день пришел и ушел, оставив мое чувство реальности более или менее нетронутым. Прежде чем мы отправились спать, нас попросили заполнить листы “размышления”, раскрывающие все, что мы думали и чувствовали. Я наивно их заполнил. У меня была вторая беспокойная ночь, но я был так истощен эмоционально и физически, что ухитрился проспать несколько часов.
День второй, воскресенье, начался точно таким же образом. Но теперь мы все были в этой сумасшедшей, напряженной среде в течение тридцати шести часов, которые ощущались скорее как неделя. Я начал спрашивать себя: “Может быть, что-нибудь не так со мной? Почему я кажусь единственным человеком, сомневающимся в этой чепухе? Может быть, она глубже, чем я в состоянии ухватить? Разве я недостаточно духовен, чтобы понять то, чему они учат?” Я начал слушать мистера Миллера более серьезно и принялся делать записи.
К вечеру воскресенья я был более чем готов ехать домой. Но становилось все более и более поздно, а никто не делал ни единого движения, чтобы уехать. Наконец, я заговорил и сказал, что теперь я должен уехать. “О, пожалуйста, не уезжайте! — взмолились несколько человек. — Завтра самый важный день!”
“Завтра? У меня занятия в понедельник!” — я объяснил, что для меня было невозможно остаться еще на день.
Директор семинара отвел меня в сторону и сказал, что все остальные решили остаться на третий день. “Никто не сказал вам, что это трехдневный семинар?” - спросил он.
“Нет, -ответил я. — Я никогда бы не приехал, если бы знал, что это заставит меня пропускать день занятий”.
“Ну, коль скоро ты услышал первые две трети, не хочешь ли ты знать заключение?” - спросил он интригующе. Завтра, пообещал он, все станет ясно.
Часть меня действительно с любопытством хотела услышать все. Но я также зависел от этих людей в плане транспорта. Я не хотел беспокоить друзей или семью срочным телефонным звонком, чтобы они проехали всю эту дорогу, вызволяя меня, или, что еще хуже, начать путешествовать с помощью попутных машин в незнакомой части штата ночью в середине зимы.
На третий день нас подняли на беспримерную эмоциональную высоту. Самая мощная из лекций мистера Миллера в этот день называлась “История Восстановления”. Она претендовала на то, чтобы быть четкой и точной картой метода Бога для возвращения человечества назад к Его оригинальному намерению. “Наукой доказано, что в истории существует модель повторяющихся циклов,” — заявил мистер Миллер. На протяжении долгих часов лекций все эти циклы указывали на невероятное заключение: Бог послал своего второго Мессию на Землю между 1917 и 1930 годами.
Кто был этот новый Мессия? Никто на семинаре не мог бы этого сказать.
К тому времени, когда мы были готовы ехать назад в город, я был не только утомлен, но и очень смущен. Меня поощряли рассмотреть простую возможность того, что Бог трудился всю мою жизнь, чтобы приготовить меня к этому историческому моменту. В другие минуты я думал, что все это абсурдно — дурная шутка. Однако никто не смеялся. Атмосфера искренней серьезности наполняла переполненную студию. Я запомнил последние мгновения лекции мистера Миллера.
“Что, если?...что, если?...что, если...это правда? Может вы предать Сына Божия?” Мистер Миллер спрашивал со страстью в голосе, его глаза медленно поднимались вверх, когда он заканчивал. Наконец, директор семинара вышел вперед и исполнил очень эмоциональную молитву о том, что мы были потерянными детьми Бога и нам следовало открыть сознание, чтобы следовать тому, чего Бог хотел от нашей жизни. Он продолжал все дальше и дальше, молясь, чтобы все человечество прекратило жить такой эгоистичной материалистической жизнью и вернулось к Нему. Он извинялся снова и снова за все случаи в истории, когда Бог призывал людей исполнить Его волю, но был покинут. Он заверял, что сам выйдет на более высокий уровень обязательства и преданности. Его искренность была подавляющей. Нельзя было остаться безучастным.
Когда фургон, наконец, вернулся поздно ночью в дом Крестового похода за единый мир, я был полностью изнурен и хотел только отправиться домой и спать. Но мне все еще не разрешили уехать. Джаап Ван Россум, директор дома, настоял на том, чтобы я остался и немного поговорил с ним. Я отчаянно хотел уйти. Он был настойчив. Он усадил меня перед потрескивающим огнем и читал мне биографию скромного корейца, о котором я никогда прежде не слыхал, Сан Мьюнг Муна. История заключалась в том, что Мун испытал огромные трудности и несчастья, чтобы провозгласить истину Господа и бороться против Сатаны и коммунизма. Когда он закончил, Джаап умолял меня молиться о том, что я услышал. Он сказал, что я теперь в ответе за великую истину, которой меня научили. Если я повернусь к ней спиной, я никогда себе не прощу. Затем он попытался убедить меня остаться в доме на ночь.
Мысленно все во мне вопило: “Выметайся! Выметайся! Убирайся к черту от этих людей! Тебе нужно время, чтобы подумать”. Чтобы спастись, я закричал: “Нет! Отцепитесь от моего чемодана!” — и бросился в ночь. Тем не менее, я чувствовал себя виноватым в том, что был груб с этими искренними и чудесными людьми. Я ехал домой почти в слезах.
Когда я прибыл домой, мои родители (как они сказали мне позднее) подумали, что я был накачан наркотиками.. Они сказали, что я выглядел ужасно: глаза стеклянные, и я явно был в замешательстве. Я попытался объяснить им, что случилось. Я был измучен и говорил бессвязно. Когда я сказал им, что семинар был связан с Церковью Унификации, родители расстроились и подумали, что я собираюсь стать христианином. Их немедленной реакцией было: “Давай завтра пойдем и поговорим с раввином”.
К несчастью, мой раввин никогда не слышал о Церкви Унификации и никогда не имел дела ни с кем, вовлеченным в культ. Он думал, что я заинтересован в том, чтобы стать христианином. Он не знал, что сказать и что делать. Я ушел прочь, говоря себе: “Единственный способ добраться до сути этого дела — это исследовать его самому”. Тем не менее, я боялся. Я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто знал об этой группе, но не был преданным членом. В феврале 1974 года ни один из тех, кого я знал, ничего не слышал о мунистах.
Бесконечные вопросы проходили через мое сознание. Готовил ли меня Бог в течение всей моей жизни к миссии установления Царства Небесного на земле? Был ли Сан Мьюнг Мун Мессией? Я искренне молился Богу, чтобы он дал мне знак. Был ли Божественный Принцип новой истиной? Что мне следует делать?
В возбужденном состоянии замешательства мне не приходило в голову, что я был подвергнут контролю сознания (1) — что тогда как неделю назад я не верил в Сатану, теперь я боялся, что он воздействует на мои мысли.
Родители порекомендовали мне оставаться в стороне от группы. Они не хотели, чтобы я отказался от иудаизма. Я также не хотел отказываться от иудаизма; я хотел сделать то, что правильно. Если Мун является Мессией, рассуждал я, тогда я буду выполнять свое иудаистское наследие, следуя за ним. Хотя мои родители возражали против группы, я верил, что будучи независимым девятнадцатилетним человеком, я в состоянии принимать собственное решение по данному вопросу. Я хотел сделать то, что было правильным. Поступая таким образом, как мне сказали члены группы, позднее я могу вмешаться в интересах своих родителей и спасти их духовно.
После нескольких горячих дней молитвы я получил то, что, по моему мнению, было “знаком”. Неспособный сконцентрироваться на своей учебной работе, я сидел на краю кровати. Я спустился оттуда, поднял одну из философских книг и наугад открыл параграф, который говорил, что история идет определенными циклами, чтобы помочь человеческим существам развиваться в более высокой плоскости. В этот момент я подумал, что у меня духовный опыт. Как я сумел открыть книгу именно на этом параграфе? Я подумал, что Бог явно сигнализирует мне, чтобы я обратил внимание на лекции мистера Миллера. Я почувствовал, что должен вернуться и узнать об этом движении больше.
Хотя семинар был почти идентичным по содержанию с тем, что был у меня на предыдущей неделе, я чувствовал, что на этот раз мне надо слушать с открытым сознанием и делать записи. “На прошлом уик-энде я был слишком циничным”, — подумал я.
На этот раз Миллер давал лекцию о коммунизме. Он объяснил, что коммунизм был сатанинской версией божественного идеального плана, однако она отрицала существование Бога. Следовательно, это была собственная религия Сатаны на земле, и ей следовало страстно сопротивляться. Он сказал, что последняя мировая война будет проходить через три следующих года между коммунизмом и демократией (в то время в 1977 году), и если члены движения не будут работать достаточно упорно, результатом будут невероятные страдания.
К концу этих трех дней Стив Хассэн, который пришел на первый семинар, исчез, замененный новым “Стивом Хассэном”. У меня поднялось настроение от мысли, что я был “избран” Богом и что моя жизненная тропа отныне была единственным “истинным курсом”. Я испытывал также широкий круг других ощущений: я был поражен и гордился тем, что избран для лидерства, испуган тем, какая большая ответственность лежала на моих плечах, и испытывал эмоциональный подъем при мысли, что Бог активно работал, чтобы осуществить Сад Эдема. Больше не будет войн, не будет бедности, не будет экологического разрушения. Только любовь, истина, красота и добро. Но все еще голос глубоко внутри меня призывал меня быть настороже, подвергая все сомнению.
После этого семинара я вернулся в Квинс. Я решил переехать в местный дом мунистов на несколько месяцев, чтобы получить ощущение данного стиля жизни и изучить Божественный Принцип до того, как я дам обещание верности на всю жизнь. После первых нескольких недель моего пребывания там я встретился с могущественным лидером, Такеру Камияма (3), японцем, ответственным за Церковь Унификации в Нью-Йорке. Меня немедленно привлекло к нему. Он поразил меня тем, что был очень духовной, скромной личностью. Я хотел узнать все, что можно, от него.
Ретроспективно я понимаю, что мистер Камияма привлек меня потому, что обладал качествами, отличными от тех, действию которых я подвергался, будучи ребенком. Он был мечтателен. У него были власть и статус. Мой отец, простой бизнесмен, неоднократно говорил, что один человек никогда не сможет изменить мир. Камияма очень сильно верил в то, что один человек может очень серьезно повлиять на существующую ситуацию. Он был чрезвычайно религиозен и эмоционально выразителен. Мой отец, хотя по-своему, в спокойной манере, искренний человек, таким не был. Оглядываясь назад и анализируя взаимоотношения, я вижу, что позволил Камияме занять место отца. Тот вид словесного одобрения и физической привязанности, который я искал у отца, был дан мне этим человеком, который использовал этот эмоциональный способ, чтобы мотивировать и контролировать меня.
Как оказалось, я был первым новым человеком, который присоединился к центру в Квинсе. Как раз за месяц до этого большой центр в Манхэттене разделился на восемь зависимых центров, распространившихся в различных районах Нью-Йорка. Поскольку я был первым, мистер Камияма сказал, что это был знак, что я предназначен стать крупным лидером. Он сделал меня одним из своих двенадцати американских учеников и наблюдал за всем, что я делал.
Хотя до этого мне никогда не нравилось состоять в группах, мой элитный статус в данной группе заставлял меня чувствовать себя особенным. Благодаря связи с Камиямой я имел доступ к самому Мессии — Сан Мьюнг Муну — который был основной фигурой отца.
Мистер Мун и мистер Камияма знали, как развивать своих учеников, чтобы они были верными и дисциплинированными. Члены руководящего ядра были приучены следовать его приказам без сомнения или колебания. Как только я стал полностью идеологически обработанным, все, что я хотел делать, это следовать инструкциям моей центральной фигуры. Я был настолько предан, что подавил реальное “я” новой сущностью. Всякий раз, когда я теперь оглядываюсь назад, я поражаюсь, насколько мной манипулировали и как я манипулировал другими “во имя Бога”. Я могу также очень ясно видеть, что чем выше я поднимался в иерархии, тем испорченнее становился: Мун делал нас по своему образу и подобию. Однажды он в самом деле сказал лидерам, что если мы останемся верными и хорошо будем выполнять свои миссии, то каждый из нас будет однажды президентом собственной страны. Мы также будем иметь автомобили марки “Мерседес Бенц”, личных секретарей и телохранителей.
Я научился представлять вводные лекции о Божественном Принципе через первые три месяца членства. К этому времени я завербовал еще двух людей, которые стали моими “духовными детьми”, получил приказ бросить учебу, уйти с работы и переехать в центр. Мои волосы коротко остригли, и я начал носить костюм с галстуком. По требованию старшего члена я выполнил сорокадневное “условие”, упражнение — епитимья на самопожертвование, на сорок дней бросив друзей и семью — не встречаясь с ними и не общаясь никаким образом.
Я отдал в дар центру свой банковский счет и отдал бы машину, если бы право собственности на неё не принадлежало родителям. Я вынужден был покинуть свою чилийскую приемную дочь, потому что не имел способа зарабатывать деньги, чтобы посылать ей. Меня попросили принести в жертву своего “Исаака”, термин, используемый мунистами для чего-то очень дорогого для членов. В моем случае это была поэзия. Я выбросил все, что написал — около четырех сотен стихотворений.
Когда я официально бросил колледж, меня послали обратно в кампус вербовать новых членов. Лидеры сказали мне, что я смогу вернуться, чтобы получить степень на следующий год. Когда я сказал им о желании учить, они сообщили мне, что “Семья”, как члены называют движение, планировала создать собственный университет через несколько лет, и я мог бы быть там преподавателем.
Мне приказали основать официальный студенческий клуб в Квинс Колледже, хотя я больше не был студентом. Клуб следовало назвать Академической Ассоциацией по изучению принципов (Collegiate Association for the Research of Principles), или C.A.R.P. Через пару недель я это сделал и стал директором C.A.R.P. Хотя я говорил студентам, что C.A.R.P. не имеет связи с другой группой, я получал все инструкции и средства от директора Церкви Унификации в Квинсе. Мы давали бесплатные лекции, поэтические чтения, проводили антикоммунистические митинги и показывали бесплатные фильмы, все время стремясь встретить потенциальных новообращенных. Тогда мы были самой преуспевающей частью C.A.R.P. в стране.
Я был в состоянии высокоскоростной ошеломленности, рвения и эмоциональной перегрузки. Обычно я спал от трех до четырех часов за ночь. Почти все мое время в тот первый год было потрачено на вербовку и чтение лекций. Время от времени я выходил с другими “сборщиками средств” — продавая цветы или другие предметы на улицах для денежных пожертвований — чтобы поддерживать дом и операции Церкви Нью-Йорка. Я научился поститься по три дня, выпивая только воду. Позднее я должен был проводить три отдельных семидневных поста на воде, так как мне сказали, что это часть процесса очищения.
Находясь в группе, я непосредственно вовлекался в многочисленные политические демонстрации, хотя они обычно организовывались от имени групп прикрытия. (Организация Муна в течение многих лет использовала сотни таких групп (4). Например, в июле 1974 года меня послали на ступени Капитолия с несколькими сотнями мунистов под именем “Национальной молитвы и поста по поводу Уотергейтского кризиса”, чтобы демонстрировать в пользу Ричарда Никсона.
До присоединения к мунистам у меня были долгие дебаты с отцом за обеденным столом относительно Никсона. Мой отец, бизнесмен, был в то время твердолобым сторонником Никсона. Я всегда сильно чувствовал, что Никсону не следует доверять и фактически часто говорил о нем за обедом как об обманщике. Теперь, в пылу своего инспирированного мунистами молитвенного пикетирования за Никсона, я позвонил родителям из Вашингтона, чтобы рассказать им о посте. Поскольку отец всегда стойко был за Никсона, я думал, что он будет доволен.
Когда я сообщил ему эту новость, отец сказал: “Стивен, ты был прав.
Никсон — обманщик!”
“Но, папа, ты не понимаешь; Бог хочет, чтобы Никсон был президентом!”
- воскликнул я.
“Теперь я знаю, что тебе промыли мозги, — сказал отец раздраженно.
- Парень — мошенник”.
Только когда я покинул группу, я посмеялся над иронией этой внезапной
перемены ролей.
Позднее в 1974 году я был участников семидневного поста (5) перед зданием Объединенных Наций в ту неделю, когда США голосовали по поводу того, отводить ли им войска из Южной Кореи из-за нарушений прав человека. Сан Мьюнг Мун лично инструктировал нас никому не говорить, что мы были членами Церкви Унификации или имели какие-то политические мотивы. Мы основали группу прикрытия под названием “Американский комитет за права человека для японских жен северокорейских репатриантов” (The American Committee for Human Rights for Japanese Wives of North Korean Repatriates) и успешно сдвинули фокусировку делегатов с нарушений прав человека в Южной Корее на совершение таковых Северной Кореей. Голосование за отзыв войск было провалено. Мунисты провозгласили победу, а нам сказали, что правительство Южной Кореи было довольно (6).
Пребывание в такой близости от “Мессии” ободряло. Я чувствовал себя невероятно счастливым от того, что был частью этого движения и воспринимал себя очень серьезно из-за духовного влияния всего, что я делал. Я думал, что каждое мое действие имело монументальный и исторический смысл. Я стремился быть совершенным “сыном” “Истинных Родителей” (7) — послушным и верным (эти две добродетели ценились выше всего остального). Я всегда делал то, что мне говорили, а затем нечто другое. Я хотел доказать свою верность, и меня много раз проверяли Камияма и другие лидеры.
В качестве лидера я мог видеть и слышать то, чего рядовые члены не могли никогда. Однажды, в конце 1974 года Мун взял нескольких из нас, чтобы проинспектировать какое-то новое поместье, приобретенное им в Тарритауне. Как обычно, он провел импровизированную беседу. Однако эта речь застряла у меня в мозгу. “Когда мы захватим власть в Америке, — сказал он, — мы должны будем исправить Конституцию и превратим в преступление, наказуемое смертной казнью, поддержание сексуальных отношений с кем-либо помимо того человека, который тебе предназначен”. Он продолжал объяснять, что секс, не сконцентрированный на Боге, был величайшим грехом, который может совершить человек; следовательно, если человек не может преодолеть соблазн, лучше уничтожить его физическое тело. Таким образом мы сделали бы для него одолжение и облегчили бы его возрождение к праведности духовного мира. Я подумал обо всех состоящих в браке людях, которые не состояли в движении и разрушали свои духовные тела путем половых сношений. Я никогда не переставал думать о массовом геноциде, который мог бы быть результатом нашего захвата Америки.
Лидерство имело и другие выгоды. Однажды Мун дал мне в качестве подарка итальянскую стеклянную статуэтку, выполненную вручную, стоимостью 300 долларов наличными. Мне часто разрешалось играть в софтбол с его сыном и явным наследником, Хьо Джин Муном (теперь глава C.A.R.P.). Дважды я обедал с Муном за его обильным столом. Я полюбил ощущение возвышения перед сотнями людей, когда ведешь воскресную службу или читаешь лекцию о Божественном Принципе, или когда члены смотрят на меня снизу вверх как на удивительного и духовного человека.
В моей жизни были даже “чудеса”. В одном случае я узнал, что всем американским членам Муном было приказано пройти 120-дневную лидерскую подготовку. К моему великому удивлению, Камияма ходатайствовал перед Муном о том, чтобы меня не посылали на эти учебные занятия. Меня привели к Муну — члены называли его “Отцом” — и прежде, чем я понял, что происходит, он положил руку мне на голову и объявил, что я только что закончил прохождение этой 120-дневной программы! Когда я спросил у Камиямы, почему он потребовал моего исключения из этой подготовки, он сказал, что я был слишком важен здесь, где был, в Нью-Йорке, и что он не хотел меня потерять. Я получил одобрение человека, который, по моему мнению, был представителем Бога на Земле.
У Муна был новый стиль мотивации лидеров. Он обычно был с нами мил сначала, покупал нам подарки и приглашал пообедать или в кино. Затем он привозил нас в свое поместье и вопил и орал о том, как скверно мы действовали.
Мун также любил стимулировать высочайшую степень конкуренции между лидерами, чтобы максимально повысить продуктивность. Он обычно выбирал кого-нибудь, чрезвычайно преуспевающего в вербовке или сборе средств (он делал это со мной), и представлял этого человека как модель совершенства, стыдя других, чтобы они действовали успешнее. Ирония такова, что тогда как объявленной целью Муна является объединение мира, большая часть его стратегии поощряет ревность и злобу среди лидеров, фактически обеспечивая отсутствие единства.
Когда я его знал, Мун был наркоманом кино. Одним из самых любимых был фильм “Роки” (Rocky), который он смотрел неоднократно, как он нам говорил. В одном памятном случае он сказал, что мы должны иметь такую же решимость нанести поражение врагу, как Роки Бальбоа. Позднее он потратил 48 миллионов, создав свой собственный фильм, “Инчон” (Inchon), о высадке генерала Дугласа Макартура в Корее для прекращения коммунистического вторжения. Хотя Мун и купил высокий талант в лице Лоуренса Оливье и Жаклин Биссет, “Инчон” был неудачей. Это был самый дорогой фильм из тех, что когда-либо делались к тому времени, и он получил откровенно плохие рецензии от критиков. (8).
Оглядываясь на все это теперь, я полагаю, что одной из главных проблем Муна как лидера была его близорукость. Он выглядел всегда более озабоченным немедленными результатами, нежели будущим. Например, его пренебрежение к юридическому и бухгалтерскому совету в конечном счете привело его в тюрьму (9). Его применение обмана, чтобы купить недвижимость и деловые предприятия, вызвало большую враждебность во многих коммунах. Его использование политических прорывов, таких, как поддержка Никсона, вывело его в центр национального внимания, но также насторожило людей относительно его прошлого и неэтичной практики. Недостаток предусмотрительности вызвал огромные проблемы для его организации за многие годы.
Со временем я стал главным лектором в Манхэттене и испытывал странное искажение в отношениях с другим американцем в группе. Меня сделали помощником директора Церкви Унификации в национальном главном управлении, и мне было приказано работать с Нейлом Салоненом, в то время президентом Церкви Унификации Америки. Мистер Камияма сказал мне, что Салонену надо научиться подчиняться корейскому и японскому руководству в церкви и что меня поместили в главное управление, чтобы научить его “японскому стандарту”. В том месяце главное управление было переведено из Вашингтона, округ Колумбия, в Нью-Йорк, чтобы поставить американский персонал под более строгий восточный контроль.
В моем новом положении моей работой была вербовка вновь пришедших на семинары. Тогда деятельность группы подверглась крупным разоблачениям, и мы ощутили полную силу удара общественного “гонения”. Мы действительно идентифицировали себя с ранними христианами: чем больше люди нам сопротивлялись, тем более преданными мы себя чувствовали. В то время в средствах массовой информации появились некоторые сенсационные статьи и телевизионные шоу о мунистах, усилившие наш страх в связи с тем, что теперь коммунисты захватывали контроль над Америкой. Заново мотивированные возрастающим уровнем страха, мы продолжали свою вербовочную деятельность в безрассудном темпе. Мы все ощущали сильную необходимость вербовать минимум по одному человеку в месяц на одного члена, и все члены должны были каждый вечер сообщать о своей деятельности своему старшему. Это было похоже на то, как если бы мы были армией Бога посреди духовной войны — единственные, кто мог идти в первых рядах, чтобы ежедневно сражаться с Сатаной.
Когда Мун решил прочитать лекцию на Янки Стадионе в 1976 году, ему нужно было собрать несколько миллионов долларов на рекламную компанию. В тот момент меня послали с другими американскими лидерами в качестве образцовой команды по сбору средств в Манхэттене. Мы собирали средства двадцать один час в день. Мы постоянно были на улицах, в самых худших местах, какие только можно вообразить. Однажды в Гарлеме, увидев как я продаю свечи среди ночи, меня почти задушил удавкой и ограбил какой-то человек. В другой раз грабитель потребовал мои деньги и угрожал мне ножом, упираясь им в живот. Как верный, преданный мунист, я никому бы никогда не позволил украсть деньги Бога и отказался. Оба раза я едва спасся.
После того, как я был занят в образцовой команде по сбору средств в Манхэттене, мне сказали, что моя семья пыталась организовать похищение и депрограммировать меня. Меня отослали в “подполье” в Пенсильванию. Мне было приказано не сообщать семье о своем местонахождении и направлять всю почту через другой город. Через годы, после того, как я покинул группу, я заподозрил, что был выслан из города для отвлечения внимания. Мунисты хотели удержать меня от занятия некоторыми смущающими вопросами относительно обоснованности “временных параллелей”, применяющихся в лекции “История возрождения”. Я открыл некоторые яркие несообразности. Для человека в моем положении в организации задавать вопросы, на которые нельзя ответить, было опасно. Другие лидеры группы так запугали меня депрограммистами, что мои вопросы просто исчезли. Я верил, что на карту поставлено мое духовное выживание.
Мне неоднократно рассказывали жуткие истории о депрограммировании. Я поверил, что депрограммисты — элитные солдаты Сатаны, занятые тем, что ломали людей и разрушали их веру в Бога (10) — жестоко похищали, били и пытали членов группы. Пара членов были посланы в различные центры, чтобы рассказывать нам о своем опыте с депрограммированием. Страх перед внешним миром, особенно перед родителями, был внедрен в наше сознание. Хотя я этого тогда не понимал, каждая успешная история о депрограммировании все более и более преувеличивалась.
Через пару месяцев сбора средств в образцовой команде в Пенсильвании я был назначен ответственным за весь сбор средств в Балтиморе. Региональный командир приказал, чтобы каждый член делал, как минимум, 100 долларов в день, даже если достижение этой цели означало не спать всю ночь. У меня была “молодая” команда из восьми неопытных сборщиков средств. Как хороший руководитель, я должен был подавать пример и не спать вместе с ними.
Я жестко гнал команду, и они в среднем достигли общей прибыли в размере 1000 долларов в день — твердая, не подлежащая обложению налогами наличность. Я отвечал за то, чтобы накормить, одеть и обеспечить жильем свою команду, а также за заказ, покупку и доставку продукта — предметов, которые мы навязывали людям за денежные пожертвования — и за сбор наличности каждый вечер и отправку ее в Нью-Йорк два раза в неделю по телеграфу. Мы продавали такие вещи, как шоколадные медали, кислые шарики, шоколадные плитки, розы, гвоздики и свечи. Наценки были громадными. Коробка медалей, стоившая тридцать центов, продавалась за два доллара. Десятицентовый цветок продавался минимум за доллар, а обычно шел за два доллара.
Люди, как правило, покупали эти предметы, потому что думали, что дают деньги на благотворительные цели. Наша совесть была перепрограммирована системой ценностей Муна. Мы говорили людям, что поддерживаем молодежные христианские программы: ложь. Мы говорили, что действуем для наркологических реабилитационных учреждений: другая ложь. Мы говорили, что помогаем осиротевшим детям: снова ложь. Под влиянием минуты мы говорили им все, что, по нашему мнению, могло бы сработать (11). Поскольку мы считали, что спасение мира от зла и учреждение Царства Божия на земле было самым важным делом, мы не смотрели на это как на “действительную” ложь. В конце концов, всех, кроме нас, контролировал Сатана, и вполне подходящим замыслом для “Небесных Детей” было потребовать деньги назад у Сатаны для Мессии Бога, Сан Мьюнг Муна. Мы на самом деле верили, что спасаем мир от Сатаны и коммунизма, продавая эти продукты, и что мы даем людям благоприятную возможность помочь Мессии создать Сад Эдема на земле.
Около 5.30 утра 23 апреля 1976 года я вел фургон, чтобы подобрать последнего члена своей группы, который всю ночь собирал средства перед магазином готовых продуктов, работавшим двадцать четыре часа в сутки. Я совсем не спал два предыдущих дня и вел машину один. Обычно со мной ехал кто-то в позиции “дробовика”, чтобы защитить от атаки злых сил, “духов сна”. Как ни смешно это выглядит сейчас, я действительно верил, что вокруг были духовные существа, поджидающие возможности напасть и завладеть мною. Все это было частью идеологической обработки контроля сознания. Фокусировка на Истинных Родителях была единственным способом отразить злых духов. Если мое внимание колебалось, меня можно было перехватить. Фобии, подобные этой, удерживали меня и других членов в зависимости и податливости.
На этот раз я был слишком самоуверенным. Я заснул и резко проснулся. Все, что я сумел увидеть, это красный зад восемнадцатитонного грузовика, на который я правил с высокой скоростью. Я нажал на тормоза, но было слишком поздно. Удар был ужасен. Фургон был раздавлен, а я был пригвожден. Боль была мучительной, но я ничего не мог поделать — я был в ловушке. Дверь нужно было распиливать. Спасательной команде потребовалось около тридцати минут, чтобы установить лебедку и протащить управляющую колонну вперед, чтобы создать достаточное пространство для моего освобождения.
Все, что я мог подумать, было: “Отец, прости меня” и “Сокруши Сатану”. Снова и снова я проговаривал нараспев эти строки, пытаясь сконцентрировать свой мозг на Боге и умоляя о Его прощении. Я думал, что случившееся было “духовным” — что меня в духовном мире испытывал Сатана и я потерпел поражение, и что именно это вызвало несчастный случай, а не тот факт, что я целыми днями не спал. Как любой посвященный член культа, я обвинял себя в том, что был недостаточно “чистым”. Мне не приходило в голову, что следовало бы спать, по крайней мере, свои нормальные три — четыре часа за ночь. Я чувствовал, что был избран Богом для этой святой миссии, но потерпел неудачу.
Однако, несчастный случай в нескольких аспектах начал незаметно подрывать власть мунистов надо мной. Во-первых, я мог спать, есть и отдыхать. Во-вторых, я, наконец, мог увидеть свою семью. Мои родители и другая сестра, Стефания, считались у мунистов “сатанинскими”, но я все-таки любил их и хотел их обратить в истинную веру. В-третьих, я мог притормозить и задуматься, находясь вне постоянного подкрепления группы. В-четвертых, мои родители решили меня депрограммировать. В-пятых, на моей правой ноге от кончиков пальцев до таза был гипс, так что я не мог двигаться без костылей. Я не мог ни бороться, ни бежать.
Я сидел на тахте в гостиной дома сестры, когда неожиданно появился мой отец. Он сел рядом со мной и спросил, как у меня дела. Когда я сказал “отлично”, он встал. Он отнес костыли в другой конец комнаты и сказал: “Это здорово!” Затем появились еще семь человек и объявили, что они пришли “поговорить о моем членстве в Церкви Унификации”. Я был поражен и понял, что попал в ловушку.
К тому времени я был тщательно запрограммирован и немедленно “узнал”, что команда по депрограммированию была послана непосредственно Сатаной. При испытываемом мной ужасе их лица выглядели как образы демонов. Затем для меня было очень удивительно, когда они оказались сердечными и дружелюбными. Они потратили несколько часов, разговаривая со мной о том, что, по их мнению, было неправильно у мунистов. Как преданный член, я старался не слушать их слова. В конце концов, лидеры группы все рассказали мне о депрограммировании. Я не собирался допускать, чтобы моя вера в Бога была разрушена Сатаной.
На следующее утро отец сказал, что мы поедем навестить мать. В действительности, как я узнал позднее, случилось так, что мунисты позвонили, чтобы узнать, почему я не докладываю, и были на пути к вызволению меня. Веря, что мать будет полна сочувствия и положит конец депрограммированию, я энергично заковылял на костылях и забрался на заднее сиденье машины, протянув сломанную ногу. Отец вел машину, а рядом с ним сидели два депрограммиста. Я, однако, разозлился, когда отец проехал автомагистраль Лонг Айленд, ведущую к родительскому дому. Хотя это выглядит так, что трудно поверить, но моим первым импульсом было бежать, добравшись до шеи отца и ухватившись за нее. Я действительно думал, что лучше сделать это, чем предать Мессию! Как мунисту, мне не раз говорили, что лучше умереть или убить, чем покинуть церковь (12).
В тот момент, однако, я еще был уверен, что они никогда меня не сломают. Я знал, что у меня будут другие возможности убежать, поэтому я решил не убивать отца. Когда мы прибыли к дому, где планировалось продолжить депрограммирование, я отказался выходить из машины без борьбы. Я угрожал отцу крайним насилием и сказал ему, что снова сломаю ногу и позволю ей кровоточить до тех пор, пока не умру.
Мой отец повернулся на водительском сиденье и начал плакать. Я прежде видел, как плачет отец, только однажды: когда мне было пятнадцать лет и умер мой дед. Тогда, как теперь, я ощутил крупный комок в горле и боль в сердце. “Это сумасшествие, — умолял он. — Скажи мне, что бы ты стал делать, если бы твой сын, твой единственный сын уехал на уик-энд на семинар и внезапно исчез, бросил колледж, ушел с работы и связался с такой спорной организацией?”
Это был первый раз с момента моего присоединения, когда — хотя бы только на мгновение — я позволил себе думать с его позиции. Я ощутил его боль и гнев, а также родительскую любовь. Но я по-прежнему верил, что ему промыли мозги коммунистические средства информации.
Я ответил: “Вероятно, то же самое, что ты делаешь теперь”. Я имел в виду именно это. “Чего ты от меня хочешь?” — спросил я.
“Просто поговори с этими людьми, — ответил он. — Послушай, что они скажут. Я не могу спать по ночам, как родитель, зная, что ты не выслушал обе стороны”.
“Сколько времени?” — спросил я.
“Пять дней”, — ответил он.
“Тогда что — смогу я вернуться, если захочу?”
“Да, и если ты захочешь выйти оттуда, это будет твой выбор”.
Я подумал о данном предложении. Я знал, что то, что я делал, было правильным. Я знал, что Бог хочет, чтобы я оставался в группе. Я знал Мессию лично, во плоти. Я знал Божественный Принцип наизусть. Чего я должен был бояться? Кроме того, я верил, что смогу доказать родителям раз и навсегда, что мне не промывали мозги. Также я знал, что если я останусь с родителями не добровольно и затем сбегу, мне могут приказать выдвинуть против них обвинения в похищении. Я не хотел этого делать.
Сделка была заключена. Я не должен был вступать в контакт с мунистами еще пять дней. Также я не буду делать попыток сбежать. Я буду говорить с экс-членами в комнате и слушать, что они хотят сказать, прерываясь столько раз, сколько мне захочется.
Бывшие члены вовсе не были такими, как я ожидал. Я предполагал, благодаря своей подготовке, что они будут холодными, расчетливыми, недуховными, жадными до денег и склонными к оскорблениям. Они были сердечными, заботливыми, идеалистичными и духовно настроенными, и они относились ко мне с уважением. Как бывшие члены, они должны были быть несчастными и отягощенными чувством вины. Они такими не были. Они были очень счастливы, что они вышли и освободились, чтобы вести свою жизнь по-своему. Все это было очень ошеломляющим.
Меня было очень трудно депрограммировать. Я вел бой в ходе этого процесса с молитвой и чтением нараспев и возводил искусные баррикады отрицания, рационалистических объяснений, оправданий и принятия желаемого за действительное. Бывшие члены извлекли книгу психиатра Роберта Джея Лифтона “Реформирование сознания и психология тоталитаризма” (Robert Jay Lifton, Thought Reform and the Psychology of Totalism) и стали обсуждать методику и процессы, применявшиеся коммунистами-китайцами (врагом!) для промывания мозгов пленных в 1950-х годах. Для меня стало очевидно, что применявшиеся нами у мунистов процессы были почти идентичными. Большим вопросом для меня стало следующее: “Должен ли Бог использовать ту же тактику, что и Сатана, чтобы создать идеальный мир?” Мышление и рассуждение для меня в то время ощущалось как если бы я пробирался по пояс в грязи.
На четвертый день они обсуждали Гитлера и нацистское движение, сравнивая Муна и его философию всемирной теократии с глобальными целями Гитлера по достижению германского национал-социализма. В один из моментов я помню, сказал: “Мне безразлично, что Мун похож на Гитлера! Я выбрал следование за ним и пойду за ним до конца!” Когда я услышал, что говорю это, жуткий холод пронзил мой позвоночник. Я быстро подавил это.
Утром последнего дня депрограммирования у меня было неописуемое переживание. Мой мозг внезапно открылся, как если бы перебросили переключатель света. Бывшие члены читали мне что-то из речей Муна к членам Конгресса.(13). Я подумал: “Какая змея”, — когда они читали мне лицемерные слова Муна. Он говорил о том, что американцы слишком остроумны, чтобы позволить корейцам промывать себе мозги, и о том, как он сильно уважает американцев. Я слышал, как он говорил, по крайней мере в дюжине случаев, насколько американцы, особенно политики, были тупыми, ленивыми и испорченными. Также передо мной сидели три американца, бывшие члены, и каждый из них по очереди рассказывал, что Мун промыл ему мозги. Я попросил всех покинуть комнату. По сравнению с болью от несчастного случая я чувствовал себя намного хуже. Я долго плакал. Кто-то вернулся и положил мне на лоб холодный компресс. Моя голова колотилась, и я ощущал себя большой открытой раной. Эта ночь была самым болезненным временем во всей моей жизни.
Я был подавлен многими эмоциями. Я был опечален, и скучал о друзьях в группе, особенно “духовных детях”, людях, которых я вербовал. Мне не хватало возбуждения от чувства, что то, что я делаю, является космически важным. Мне не хватало ощущения силы, которое приносит целеустремленность. Теперь все, что я знал, это то, что моя нога сломана. Я был сломан. Я испытывал огромное замешательство от того, что попал в культ. Мои родители говорил, что это культ. Почему я их не послушал? Почему я им не доверял? Прошли недели, прежде чем я смог поблагодарить родителей за помощь. Прошли месяцы, прежде чем я смог относиться к мунистам как к культу.
Я читал месяцами. Для меня жгучим вопросом было то, как мунисты вообще ухитрились обратить и так тщательно идеологически меня обработать, что я больше не мог самостоятельно думать. Я читал все, до чего мог добраться. Сначала сам процесс чтения был крайне трудным. Более двух лет я читал только мунистскую литературу. Мне трудно было сосредотачиваться, и иногда я отключался на длительные периоды, не понимая того, что читал.
Жить дома было трудно. Я был очень подавлен. Поскольку у меня до сих пор был на ноге гипс, я нуждался в помощи для передвижения, при еде и даже для похода в ванную. Я не привык быть настолько зависимым. Я руководил домом и контролировал жизнь восьми людей. Теперь я был капитаном, которому некого было вести за собой. Я ужасно себя чувствовал из-за того, через что заставил пройти семью. Они по отношению ко мне были чудесны, но я все-таки испытывал огромное чувство вины.
Я ощущал еще большую вину за то, что делал как мунист. Я лгал людям, манипулировал ими, обманывал и заставлял бросать семьи, образование и рвать связи, чтобы следовать за возможным диктатором (14). Чем больше я изучал контроль сознания, тем больше чувство вины превращалось в гнев.
Я выследил Роберта Джея Лифтона и договорился о встрече в его квартире в Манхэттене. Ему было любопытно узнать, почему я так заинтересовался книгой о китайском промывании мозгов, написанной им 15 лет назад, в 1961 году. Он был поражен, когда я описал ему в деталях, что делают мунисты для вербовки членов и как они проводят трехдневные, семидневные, двадцатиоднодневные, сорокадневные и 120-дневные семинары. Он сказал: “То, о чем вы мне говорите, намного сложнее, чем то, что делали китайцы в 50-х годах. Это похоже на гибридную мутацию искажения опасного вируса!”
Лифтон сдвинул всю мою перспективу на меня самого, когда сказал: “Стив, вы об этом знаете больше меня, потому что вы это пережили. Вы знаете об этом инструментально. Я знаю об этом только теоретически и из вторых рук. Вы должны изучить психологию, взять то, что вы знаете на основании собственного опыта, и сказать об этом другим”. Позднее он попросил меня быть его соавтором в книге о контроле сознания, чего так и не случилось. Я был польщен его предложением и собирался поймать его на слове, но для меня еще было не время.
Именно тогда (в 1976 году) я серьезно начал предпринимать шаги к тому, чтобы стать профессиональным консультантом. Сначала у меня была работа, которая была выкроена по мне; тогда не было альтернативы насильственному депрограммированию. Я прошел небольшую подготовку в качестве консультанта ровесников в колледже до того, как присоединился к мунистам. Я сам был депрограммирован. Самым полезным из всего при разговорах с членами было то, что я был мунистом высокого уровня и знал, чем живут члены внутри и снаружи. Я занимался депрограммированием около года. В паре случаев, возможно, имело место похищение родителями или людьми, которых они наняли; большинство случаев был с членами, которые приехали домой погостить, и им не позволили уехать. Некоторые из этих случаев были делами о законном опекунстве, когда родители получали юридическую опеку над взрослым ребенком. Подобные законы об опекунстве сейчас не могут быть использованными в судах. По моему мнению, вполне вероятно, что юристы культов таким образом обработали законодателей, что эти законы прекратили существование.
К счастью, меня никогда не преследовали судебным порядком. Большинство моих случаев были успешными. Однако, я не был в восторге от стресса принудительного депрограммирования и хотел найти какой-нибудь другой способ помогать членам деструктивных культов.
После целого года пребывания на публике, читая лекции и давая телевизионные и радио интервью, я решил, что мне нужно снова выяснить, кто я такой. Я вернулся в колледж и бросил жизнь борца с культом. Я писал стихи, играл в баскетбол, ходил на свидания, стал добровольным консультантом в двух студенческих консультационных агентствах в Бостонском университете и снова вернулся к себе самому.
Однако, в течение этого времени Мун создавал новые и более крупные волны. В Конгрессе подкомитет палаты по международным отношениям провел длительное расследование относительно деятельности Корейского ЦРУ в Соединенных Штатах и других попыток корейских агентов повлиять на решения правительства Соединенных Штатов. Я согласился помочь расследованию, насколько это требовалось комитету, при условии, что они не попросят меня давать показания публично. Реально я не следил за расследованием “Кореягейта”, за исключением того, что читал случайную статью. Я был абсолютно уверен, что правительство разоблачит группу Муна и та будет уничтожена.
Окончательный отчет по расследованию включал в себя восьмидесятистраничный раздел по мунистам. (15). В отчете утверждалось, что организация Муна “систематически нарушала законы США по налогам, иммиграции, банковскому делу, валюте, и Акт о регистрации иностранных агентов, а также государственные и местные законы, касающиеся мошенничества в сфере благотворительности”. Он призывал выполняющие межагентурную задачу силы продолжить сбор свидетельств и преследовать по суду Муна и других лидеров Церкви Унификации за преступные нарушения закона. Республиканское меньшинство подкомитета включило свое собственное заявление, часть которого звучит так: “Трудно понять, почему соответствующие агентства исполнительной ветви до сих пор не предприняли никаких действий против противозаконной деятельности организации Муна”. Я едва подозревал, что события скоро вынудят меня занять более заметную позицию.
Доклад был выпущен 31 октября 1978 года. Через три недели калифорнийский конгрессмен Лео Дж. Райан, член расследования “Кореягейта”, был застрелен на взлетно-посадочной полосе близ Джонстауна, в Гайане, когда пытался помочь членам другого культа, Народного Храма, бежать от ужасов лагеря Джима Джонса. Я смотрел сводки новостей о девяти сотнях людей, которые были мертвы, потому что культовый лидер сошел с ума. Холод пронизывал мой позвоночник. Я до этого никогда не слышал о Народном Храме, но я полностью установил тождество с образом мыслей его членов. Я помнил, как слушал разглагольствования Муна перед нами и его вопрос о том, готовы ли мы следовать за ним до смерти. Я помнил, что слышал, как Мун говорил, что в случае, если Северная Корея нападет на Южную, он пошлет американских членов Церкви Унификации умирать на передовых линиях, чтобы вдохновить американцев еще на одну военную высадку в Азии.
Я проводил целые дни в раздумье о проблеме культа. Более, чем что-либо другое, резня в Джонстауне побудила меня вновь стать общественным активистом. Я принял несколько приглашений появиться на телевидении. Меня попросили выступить на публичных слушаниях о культах сенатора Роберта Доула на Капитолийском холме в 1979 году. Но в последний момент все приглашенные для разговора экс-культисты были исключены из программы. Данное слушание оказалось несчастьем.
После этого политическое влияние Муна начало расти. Когда Рональд Рейган стал президентом, контролируемые Муном группы начали обеспечивать денежными средствами политическое движение новых правых в Вашингтоне. Когда стало ясно, что федеральное правительство ничего не сделает с мунистами, я решил организоваться. Я создал группу, которая называлась “Бывшие члены против Муна” (Ex-Members Against Moon), позднее Экс-Мун Инкорпорейтед (Ex-Moon, Inc.). Я организовывал пресс-конференции, издавал ежемесячный информационный бюллетень и давал многочисленные интервью. Я раздумывал над организацией группы бывших членов из многих разных культов, но решил, что при наличии опубликованного расследования Конгресса для меня было бы эффективнее сфокусироваться на мунистах. Я подал запрос на основании Акта о свободе информации в Департамент обороны, спрашивая, почему компании Тонг Ил Индастриз, принадлежащей Муну, позволено производить американские винтовки М-16 в Корее, когда только у правительства Южной Кореи есть на это законное разрешение. Была ли организация Муна частью корейского правительства? Предоставил ли Департамент обороны ей благоприятное обращение? В запросе было отказано на том основании, что раскрытие информации, о котором я прошу, могло бы подвергнуть опасности безопасность Соединенных Штатов. До сего дня я не знаю правды.
Я знал, что больше не хочу заниматься депрограммированиями. Я должен был найти способ помогать людям выбираться из культов, который был бы менее травматичным и более дешевым и не нарушал бы закон. Я прочитал дюжины книг и тысячи страниц — все, до чего сумел добраться — о реформировании мышления, промывании мозгов, смене точки зрения, убеждении и рекрутировании и идеологической обработке ЦРУ. Следующей и наиболее важной сферой исследования была область гипноза.
В 1980 году я посещал семинар Ричарда Бэндлера по гипнозу, основывавшемуся на разработанной им совместно с Джоном Гриндером модели, названной нейролингвистическим программированием (NLP). То, что я узнал, произвело на меня впечатление, поскольку это давало мне возможность обращаться с методиками контроля сознания и бороться с ними. Я провел почти два года, изучая NLP со всеми, кто был занят его формулированием и представлением. Однажды я переехал в Санта-Круз, чтобы пройти обучение у Джона Гриндера. К этому времени я также влюбился и женился. Я вернулся в Массачусетс, когда моей жене Орит дали стипендию для работы по получению магистерской степени в Гарварде.
Однако я был обеспокоен этикой того, что казалось массовой рыночной кампанией по продвижению NLP в качестве инструмента усиления власти. Я в конечном итоге разорвал связь с Гриндером и начал изучать работы Мильтона Эриксона, Вирджинии Сатир и Грегори Бэйтсона (Milton Erickson, Virginia Satir, Gregory Bateson), на которых основывается NLP. Я узнал очень много о том, как функционирует мозг, а также о том, как более эффективно общаться с человеком. Эти исследования дали мне возможность двинуться дальше и применить то, что я знал, для оказания помощи людям, попавшим в ловушку культов. Я открыл, что можно проанализировать и создать модель процесса изменения, который имеет место, когда человек идет в культовую группу, а затем успешно ее покидает.
Какие личные факторы делают человека способным уйти от контролирующего сознание духа? Почему определенные виды воздействия успешны, а другие - нет? Что происходит с процессом мышления у людей, которые просто выходят из культов сами? Начали появляться модели. Я выяснил, что “ушедшими добровольно” были люди, имевшие возможность поддерживать контакт с людьми вне деструктивного культа. Было ясно, что если такие люди могли поддерживать связи с аутсайдерами, ценная информация, которая может изменить жизнь человека, способна проникнуть через контролируемые культом умственные стены.
Я знал, насколько важны были для меня слезы отца. Еще более важно, как я понял, было то, что он был в состоянии пригласить меня взглянуть на себя с его позиции и пересмотреть свою информацию с его точки зрения. Анализируя собственный опыт, я осознал, что больше всего мне помог внутренний голос и собственный опыт из первых рук, похороненный под всеми останавливающими мышление ритуалами разговора нараспев и молитвы и подавлением эмоций. Там внизу мое реальное “я” не было мертвым. Возможно, оно было связано и ему заткнули рот, но я был очень даже жив. Несчастный случай и депрограммирование помогли физически и психологически перевести меня в такое место, где я был в состоянии войти в соприкосновение с самим собой. В самом деле, именно мои идеалы и собственная фантазия завлекли меня к мунистам. Эти идеалы, в конечном счете, дали мне возможность выйти и публично обвинить культовый контроль сознания.
После получения степени магистра по консультационной психологии в Кембриджском колледже в 1985 году я начал новую фазу жизни. Занимаясь практикой в области психотерапии и публичной просветительской деятельностью, я также работал как национальный координатор FOCUS, группы поддержки бывших членов культа, которые хотели помочь друг другу. Кроме этого, я работал над тем, чтобы повысить общественную озабоченность тем фактом, что проблема деструктивных культов не исчезла в связи с темп, что идеалистическая молодежь 1970-х годов превратилась в молодых профессионалов 1980-х годов. Деструктивные культы охотятся на многие различные типы людей и приобретают намного больше членов, как я покажу.
Однако, в то же время, как деструктивные культы продолжают расти, то же происходит и с нашим пониманием процесса неэтичного контроля сознания. Сфера консультирования о выходе расширяется по мере того, как психотерапевты, социальные работники, врачи, юристы и люди всех слоев общества осознают динамику контроля сознания. Существуют некие основные способы определения деструктивных групп, защиты от контроля сознания и помощи другим в том, чтобы освободиться от их влияния. Данная книга именно для того и предназначена, чтобы дать вам ключи к этому знанию. © Перевод и публикация — Евгений Волков (Evgeny Volkov), 1996-2001. All rights reserved.