Содержание
Карта
Онтокритика (блог)
Поиск по КОРНИ-проекту
|
Главная Содержание Карта Онтокритика (блог) Поиск по КОРНИ-проекту |
|
|
|
|
(Государственный университет — Высшая школа экономики (Нижегородский филиал), г. Нижний Новгород)
Волков Е.Н. Экспертные инструменты определения степени социальной патологии культовых групп (на примере экспертизы церкви саентологии) // Феноменология и профилактика девиантного поведения: материалы II Всероссийской научно-практической конференции, 27-28 октября 2008 г. — В 2-х тт.: Т. 1. — Краснодар: «АСВ-полиграфия», 2008. — С. 70-77. (0,3 п.л.)
Существуют такие объекты экспертного социально-психологического и социологического исследования, которые остро ставят как многие методологические и методические вопросы, так и заставляют вновь и вновь обращать внимание на ряд фундаментальных аспектов социогуманитарной экспертизы.
Не так давно мне довелось проводить экспертное исследование большого массива документов так называемой «церкви саентологии», представленной одним из российских «центров дианетики». В материалах, направленных на экспертизу, оказались отражены практически все стороны как идеологии, так и функционирования данной организации, что позволило почувствовать и проанализировать существенные моменты социогуманитарной экспертной работы как таковой.
Краткую характеристику «церкви саентологии» (далее ЦС) можно было бы дать в следующих словах: эта организация предлагает свои адептам переместиться в новую «реальность», радикально отличающуюся от той, которую в основных элементах разделяют большинство людей («основное общество»). На деле это выливается в своего рода трансформирующую ресоциализацию, результатом которой оказывается крайнее сужение социального пространства и социальных смыслов в сознании и поведении приверженцев ЦС, когда из членов «большого» общества они становятся почти исключительно только членами ЦС во всех проявлениях своей жизни. Подобное тотальное отторжение от основного общества и столь же тотальное подчинение своей организации необходимо рассматривать как существенный признак тоталитарного характера и «церкви саентологии», и других типологически сходных структур [1].
Вопросы к эксперту, поставленные следствием, касались, естественно, формулировок, закрепленных в Уголовном кодексе РФ: признаки обмана и/или злоупотребления доверием, признаки насилия над гражданами или иное причинение вреда их здоровью. Ставились также вопросы о признаках манипулятивного социального и/или психологического воздействия и о признаках социальной и/или психологической эксплуатации лиц, посещающих или вовлеченных в данную организацию.
Исследуемые документы и материалы, вместе с тем, могут содержать и такие факты, и такие совокупности свидетельств и признаков, которые указывают на серьезные преступления и опасности, либо не указанные прямо в вопросах, либо даже не зафиксированные в праве. По ходу указанного исследования, например, выявились факты, позволяющие обоснованно поставить вопрос о признаках разжигания розни и вражды в идеологии и в деятельности ЦС по весьма специфическим направлениям: в отношении людей вообще (жителей планеты Земля) и в отношении профессионалов-психиатров, своего рода социальный и профессиональный расизм.
Одной из основных проблем экспертизы организации ЦС было также то, что ее деятельность построена на языке, существенно отличающемся от языка основного общества и по словарному составу, и по семантическому полю. Этот язык представляет из себя не просто групповой жаргон, обслуживающий какие-то специфические групповые нужды, а именно «параллельную» общепринятой языковую реальность, претендующую на полную замену основного языка.
Подобное отношение к языку оказалось тесно связанным и с весьма вольной трактовкой правовых и финансовых сторон деятельности этой организации ее представителями, что привело к ущемлению прав наемных работников и к чрезвычайно сомнительным схемам финансовых отношений с потребителями услуг и, соответственно, с государственной налоговой системой.
При громко заявляемых претензиях на статус «религии» и «церкви» ЦС в процессе внимательного экспертного рассмотрения однозначно оказывается коммерческой корпорацией с жестким авторитарным (практически тоталитарным) менеджментом и с предельно жесткой системой навязывания продаж, нацеленной в первую очередь на получение прибыли.
Вышеперечисленные особенности составляют лишь часть обстоятельств, вскрывшихся в ходе исследования, но они позволяют, как мне кажется, отчетливо представить размах и глубину социальных деформаций и девиаций в деятельности ЦС. Их описание, анализ и оценка неизбежно выходят за рамки только юридического подхода и одновременно выявляют необходимость приведения юридических норм в соответствии с ростом и видоизменениями способов преступных посягательств на права и благополучие граждан. Эксперт социогуманитарного профиля в таких случаях может выступить диагностом опасных социальных девиаций, т.е. социальных патологий.
Социальную патологию я понимаю как разновидность девиации во всех трёх следующих смыслах:
отклонение от курса — «отклонение от пути к цели» или «отклонение от правильного пути» как характеристика некоей динамики, движения, вроде как «куда идем»;
несоответствие норме — «отклонение от правил» («отклонение от правильного поведения») как некая стабилизирующая, статичная характеристика, что-то вроде «как, каким образом идем»;
отвержение — «отсечение», «отбраковка» как обозначение тупика, вроде как «туда ходить не стоит» и «так ходить не нужно» [2].
Социальная патология, на мой взгляд, может рассматриваться как существенная и опасная для социума и индивида девиация, проявляющаяся, к тому же, в достаточно длительных и устойчивых процессах и состояниях социальных групп и социальных структур.
Определение степени опасности той или иной девиации, т.е. её патологичности, неизбежно осуществляется в рамках соответствующей структуры социальных верований, которые желательно признать и отрефлексировать на ясно осознанных принципах, осуществив ответственный выбор и сделав его предметом столь же принципиальной и ответственной критики [3], [4].
Предполагается, что эксперт представляет прежде всего и даже исключительно научные концепции и опытно-экспериментально подкрепленные знания в отношении определенных предметов и явлений [5]. Из такого предположения вытекает необходимость достаточно ясного и однозначного описания (определения) как науки, так и того, что следует называть «опытно-экспериментально подкрепленными знаниями». Если эксперт не владеет общенаучной методологией и важнейшими опять же общенаучными основами сопоставления фактов и опытно-экспериментальных данных с теориями, а также не может сравнивать и по научным критериям выбирать наилучшую теорию в своей области знаний, то его квалификация, как минимум, должна вызывать серьезные сомнения.
Есть также ситуации, когда в экспертном исследовании возникает необходимость определить именно научный статус тех или иных текстов и концепций, как, например, в случаях анализа деятельности и документов «церкви саентологии», которая одновременно претендует не только на «религиозность», но и на «научность». Р. Лифтон называл это явление «священной наукой» и рассматривал его как один из важнейших признаков идеологического и организационного тоталитаризма [6].
Экспертный анализ явлений и ситуаций, сигнализирующих, предположительно, о социальных патологиях, логично получает два направления. Первое состоит в сопоставлении существующей социальной нормы с фактами, содержащимися в исследуемых материалах, и в установлении степени отступления от нормы (характера и степени девиации). Второе направление заключается в сопоставлении уже изученных и установленных шаблонов (схем, моделей) девиаций и патологий с исследуемыми ситуациями и фактами и в установлении степени совпадения с данными моделями.
В своём исследовании я использовал оба подхода, но основное место было отведено сравнению с моделями. В качестве моделей деструктивного манипулятивного воздействия были использованы модифицированная мною модель пропагандистских стратагем Э. Пратканиса и Э. Аронсона [7], их же модель функционирования культовой организации [8], модель восьми критериев идеологического тоталитаризма Р. Лифтона [6], а для дополнительной проверки была применена модель культового воздействия М. Сингер [9].
По каждой из моделей определялось документально подтверждаемое наличие в деятельности ЦС всех или части модельных элементов, а также интенсивность их проявления — частота встречаемости, жесткость и настойчивость в осуществлении и т.п. Оценивалась также связь между этими проявлениями и характером организационной и идеологической политики организации.
В результате, как мне представляется, удалось создать серьёзно подкрепленную картину массированных и закономерных для «церкви саентологии» нарушений и разрушений многих сторон нормальной социальной жизни своих адептов и их близких, т.е. картину явной социальной патологии.
Если бы мне надо было выразить суть предлагаемого подхода в одной фразе, то я бы его сформулировал так: «Не как себя называет, а на что реально похоже». В связи с этим приведу в заключение последнюю фразу из работы Р. Пенни о ЦС: «У группы есть масса причин объяснять, почему на самом деле она не культ и почему принуждение и обман в действительности не то, чем кажутся. Но несмотря на эту софистику, я полагаю, что если что-то похоже на утку, ходит как утка, говорит как утка и т.д., то самое простое и наиболее очевидное объяснение, по крайней мере, заслуживает рассмотрения» [1].
1. Подробный и глубокий анализ «церкви саентологии» был проведён американским социологом Р. Пенни, который сам 13 лет был её адептом: Пенни Р. Социальный контроль в сайентологии // Журнал практического психолога, 2004, № 6. — С. 134-199. Документ интернета — http://evolkov.net/cults/scientol/Penny.R/Penny.R.Soc.control.in.Scientol.html
2. Волков Е.Н. Девиация как проба и как ошибка: перспектива эволюционной эпистемологии и критического рационализма для разумного социального контроля и индивидуального самоконтроля (Девиация и социальный контроль в свете эволюционной эпистемологии и критического рационализма) // Девиация и делинквентность: социальный контроль: Сб. материалов международной конференции. В 2-х т. Том 2 / Под общ. ред. проф. З. Х. Саралиевой. — Н. Новгород: Изд-во НИСОЦ, 2006. — С. 57-59.
3. Волков Е.Н. Практичная теория социальной (культовой) зависимости и теоретичная практика консультирования и экспертизы культовых случаев // Феноменология и профилактика девиантного поведения: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, 19-20 октября 2007. — Краснодар: Краснодар. ун-т МВД России, 2008. — С. 28-30.
4. Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания: Пер. с англ. / К.Р. Поппер. — М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НПЛ «Ермак», 2004.
5. Интересный и полезный анализ роли «эксперта» был дан классиком социологии А. Шютцом: Шютц А. Хорошо информированный гражданин. Очерк о социальном распределении знания // Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. Очерки по феноменологической социологии — М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003. — С. 222-237.
6. Лифтон Р. Технология «промывки мозгов»: Психология тоталитаризма. — СПб.: прайм-Еврознак, 2005. — Глава 22. Идеологический тоталитаризм. — С. 497-520.
7. Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения — повседневное использование и злоупотребление / Э. Аронсон, Э. Пратканис. — СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. — Глава 5. Четыре стратагемы влияния. — С. 64-84.
8. Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения — повседневное использование и злоупотребление / Э. Аронсон, Э. Пратканис. — СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2002. — Глава 36. Как стать лидером культа. — С. 324-339.
9. Singer, M. T. & Lalich J. Cults in our midst. Jossey-Bass Publishers, San Francisco, 1995. Pp. 64-68.